Александр Анненский - Фанера над Парижем. Эпизоды

Посоветовавшись, мы с Менджерицким решили принять его в Комитет по ускоренной процедуре, и уже через несколько дней я не поленился сам отвезти ему удостоверение прямо на работу. Видимо, в той ситуации это много значило для него, он был искренне рад и благодарен.

К слову надо сказать, что Гусман, человек по-настоящему творческий, оказался наилучшим директором Дома кинематографистов за все время его существования. При нем в нашем клубном кинодоме многое изменилось в лучшую строну – от манеры общения персонала до уровня организации большинства мероприятий. В эти четырнадцать лет, кроме всего остального, Дом кино оставался своеобразной штаб-квартирой демократических сил, политическим и культурным центром столицы. Я помню проходившие тут наши встречи с Борисом Николаевичем Ельциным, после которых тот едва проталкивался среди запрудивших улицу людей к ожидавшему его «Москвичу» своего родственника. Бывшего депутата Госдумы, основателя Академии киноискусств «Ника» Гусмана выкинули с занимаемой должности сразу же, как только она понадобилась новым правителям нашего Союза кинематографистов. Он не сдался, подал в суд и выиграл все процессы. Но возвращаться, конечно же, не стал…

Словосочетание «Дом кино», кстати, для большинства московских киношников всегда значило больше, чем просто обозначение адреса. Совсем ребенком меня водили на всяческие утренники и спектакли еще в старый Дом, 1935 года постройки, в центре, на нынешней Поварской 33, тогда еще носившей имя Воровского. В старом зале таинственно поскрипывал деревянный пол, а наверху, в бельэтаже, можно было прятаться за рядами кресел, огороженных от зала небольшими деревянными колоннами. Атмосфера здесь была домашняя, администрация и семьи киношников давным-давно перезнакомились, и мы, дети, тоже всегда встречали тут приятелей. Родственникам выдавали какие-то книжечки-удостоверения. Говорят, что именно к этому времени относится и знаменитый ответ сценариста Иосифа Прута на вопрос почему-то не узнавшей его билетерши.

– Член Дома?.. – спросила она, пристально вглядываясь в пришедшего.

– Нет, с собой… – ответил Прут.

Когда Союз кинематографистов построил новый Центральный Дом кинематографистов на Васильевской, многие из обслуги перешли туда. В частности, в новом гардеробе оказался и наш с отцом старый знакомый, у которого мы раздевались не меньше пары десятков лет и который помнил меня еще ребенком. Это был совершено уникальный человек. У старых своих клиентов он принимал верхнюю одежду вне общей очереди и при этом никогда не выдавал положенного номерка. Его, собственно, и не просили. После окончания очередного мероприятия или просмотра, когда у гардероба скапливалась толпа спешащих домой людей, достаточно было подойти чуть сбоку от длинной очереди и показаться ему. Он тут же выносил сданные пальто или плащ и успевал даже помочь их надеть. Он помнил в лицо десятки кинематографистов, и не было за долгие годы случая, чтобы он хоть раз перепутал чью-то одежду. Попасть в его виртуальную картотеку могли только многолетние посетители, и на них остальные гости смотрели с уважением – без «номерка», значит, свой. За это от каждого он получал в карман рабочего халата чаевые – двадцатикопеечную монету. За вечер у него собиралась сумма, наверное, равная трети его месячной зарплаты. Остальные гардеробщики ему жутко завидовали, но повторить такое больше никому из них было не под силу. Потом он начал болеть и уволился. В его секции, справа от входа, потом многие пытались выработать в себе уникальную способность ассоциировать сданную одежду с конкретным гостем, но ни у кого так не получилось, и это уникальное искусство ушло из Дома вместе с ним навсегда.

Дом кино всегда оставался своеобразным клубом, где можно назначить встречу, поиграть в бильярд, посидеть в баре, выпить приготовленного в горячем песке кофе по-турецки. Здесь показывали уникальные фильмы, посмотреть которые остальная Москва могла только мечтать, приезжали интереснейшие гости. На одном из таких просмотров я чудом нашел в Большом зале свободное место. Хотя на большинстве красных кресел никто не сидел – многие из гостей между мягкой обивкой и деревянной спинкой засовывали бумажный разовый пропуск или газету, как бы бронируя для себя это кресло, и отправлялись в буфет, лишая, таким образом, пришедших к началу членов Союза кинематографистов возможности сидеть в зале. Я был свидетелем того, как поднимаясь по лестнице, осматривался народный артист Петр Глебов, исполнитель роли Мелихова в «Тихом Доне», надеясь все-таки отыскать для себя свободное местечко. Наконец, поняв бессмысленность такого поиска, он просто вытащил одну бумажку из-за спинки и опустился в кресло рядом со мною. Через пару минут подошли, чуть пошатываясь, два парня с пивом в руках, невесть как оказавшиеся в этих стенах.

– Алло, дядя… это наши места… – медальный профиль актера не показался им знакомым. – Мы занимали… вот тут бумажка торчала…

Глебов посмотрел на них и сказал только одну запомнившуюся мне фразу:

– Молодые люди… я в своем доме и в своем праве…

Как когда-то меня отец, я водил в Дом кино Андрея на детские утренники и Новогодние елки. В ресторан Союза кинематографистов, примыкающий к Дому, мы поднимались обедать и праздновать юбилеи. Скромный календарик с ежемесячной программой Дома, рассылаемый по почте, еще остается единственной нитью, объединяющей давно разругавшихся между собой столичных кинематографистов.

Всему этому скоро, видимо, придет конец. Команда, вроде известного жуликоватого кинодеятеля, которого Эльдар Александрович Рязанов именует «Лаврентием Павловичем», обслуживающая нынешнего руководителя Союза кинематографистов, задумала полностью сравнять с землей Дом, нуждающийся лишь в текущем ремонте. На его жутко дорогом месте в центре столицы бизнесмены от кино намерены за непонятно откуда взявшиеся валютные миллионы воздвигнуть небоскреб с подземными стоянками, площадями под элитные бутики и офисами, которые можно будет сдавать в аренду. Говорят, что в этом очень большом Доме найдется несколько помещений и для кинематографистов. А действительно – почему бы и нет?..

В стране понемногу происходили изменения. В мае 1988 года был принят Закон о кооперации, формально позволивший частным лицам заниматься тем, о чем недавно еще нельзя было и помыслить. С множеством жестких оговорок была позволена – в кооперации с госиздательствами – деятельность по изданию и реализации печатной продукции. Менджерицкий пригласил меня в недавно созданный им кооператив «Экран», арендующий офис в Киноцентре у метро «Краснопресненская». Из многих направлений деятельности наиболее прибыльными оказались выпуск фильмов на видеокассетах и издание книг. Изголодавшийся за время неповоротливой советской власти российский рынок в одночасье сметал все, что выпускалось, – от наборов цветных календариков с портретами известных актеров до громадных тиражей нашумевших книг.