Карл Абсхаген - Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 гг.

Здесь уместно более подробно рассмотреть приведенные выше предполагаемые или доказанные случаи предупреждения противника о готовящихся военных операциях, ибо они помогают лучше понять особенности характера Канариса и его методы. Прежде всего они в полной мере подтверждают высказывания всех заслуживающих доверия свидетелей из близкого окружения Канариса, в один голос подчеркивавших его личную непричастность к непосредственной передаче военных секретов врагу. Когда кто-нибудь в узком кругу доверенных лиц предлагал намекнуть о чем-то важном другой стороне, Канарис неизменно напоминал: «Это равносильно измене родине».

Теоретически Канарис, конечно, понимал, что к основанному на тотальном терроре деспотическому режиму Гитлера, установленному в нарушение положений германской конституции и правовых норм, неприменимы обычные юридические понятия и что разграничительная линия, как мы уже говорили, пролегла не между, а поперек народов и государств. Мы также знаем, что, по его глубокому убеждению, победа Гитлера обернулась бы для Германии и всего мира величайшим несчастьем. И все же Канарису не хватило решимости сделать последний шаг и всеми доступными средствами способствовать поражению Гитлера. Он был не в состоянии прыгнуть выше головы, преодолеть себя, собственную природу. Причем имеются в виду не только традиции его профессии; по складу своего характера он всегда был противником любых крайностей. И хотя он сознавал, что ежедневно совершает поступки, которые с юридической точки зрения квалифицируются обычно как государственная измена, однако на прямое предательство он пойти не мог.

Это вовсе не означает, что Канарис считал себя в чем-то лучше и нравственнее своих сотрудников, и в первую очередь Остера, которые, мучаясь такими же сомнениями, в конце концов преодолевали тяжелую борьбу между воинским долгом и совестью гражданина и делали последний шаг, так пугающий шефа абвера. Канарис лучше, чем кто-либо, знал, что если Остер, невзирая на свое происхождение и воспитание, на традиции своего сословия и привитые понятия о чести, все же не побоялся запятнать себя позором государственной измены, то сделал он это вовсе не из честолюбия, каких-либо личных амбиций или корыстных побуждений. Канарис отлично понимал, что Остером двигала лишь безграничная любовь к своей отчизне. По его твердому убеждению, все средства были хороши для того, чтобы поскорее покончить с преступным режимом Гитлера. В этом Остер видел свой долг перед родиной. Сам глубоко религиозный человек, Канарис мог себе представить, каких душевных переживаний стоило Остеру отважиться на такой поступок, как предостережение противника, – ведь на первых порах оно неизбежно влекло за собой тяжелые потери германских войск, хотя в итоге помогло бы побыстрее прекратить войну и таким образом избежать гибели сотен тысяч, быть может, миллионов людей, разрушения духовных ценностей и уничтожения огромных материальных богатств [18].

Поэтому Канарис ни на секунду не сомневался в необходимости защищать Остера или доктора Мюллера от гестапо. Он делал это сознательно, опираясь на свой авторитет и репутацию. Как видно из документов дела Остера, хранившегося в гестапо, в 1944 г. один из высокопоставленных чинов СД допросил начальника группы 3-Е полковника Роледера о расследовании, которое проводилось в отношении доктора Йозефа Мюллера. Отвечая на вопросы, Роледер пояснил, что считал донесение римского агента вполне достоверным, однако воспринял указания Канариса как приказ, ослушаться которого не посмел, хотя придерживался иного мнения.

Победа Гитлера во Франции ничуть не поколебала уверенности Канариса в том, что, если не удастся устранить Гитлера и нацистское правление и достичь затем мирного разрешения военного противостояния, Германию ожидает неминуемая катастрофа. Вскоре после падения Парижа Канарис отправился в Мадрид. Живущий там племянник, который недавно обручился, спросил его, не лучше ли отложить венчание и свадьбу до окончательной победы Германии, которая, учитывая огромные успехи во Франции, не заставит себя долго ждать. На молодого человека произвело сильное впечатление, когда он заметил, как лицо любимого и очень почитаемого дяди при словах «окончательная победа» потемнело и как он, покачав головой, печальным голосом посоветовал не медлить с женитьбой и наслаждаться жизнью, пока светит солнце. «Буря, которая скоро разразится над Германией, будет ужасной, в этом я твердо убежден», – добавил Канарис.

Взглядов Канариса на исход войны не разделял практически никто из высших военачальников. Не изменила общего настроения генералитета и отмена объявленной с большой помпой высадки немецких войск на Британские острова; в течение следующего года не удалось привлечь еще никого из них к участию в планируемом государственном перевороте. Авторитет Гитлера у новоиспеченных фельдмаршалов и у тех, кто жаждал им стать, был столь высок, что они спокойно и равнодушно воспринимали тревожные сообщения абвера, на которые служба Канариса не скупилась, о возможной войне на два фронта. Что же касается войны с большевистской Россией, то Канарис не испытывал тех же самых чувств, какие побуждали его противиться насилию вообще и расширению театра военных действий в частности. Тем не менее он мысленно отверг этот новый легкомысленный план фюрера, ибо ясно видел схожие мотивы решений Наполеона в 1812 г. и Гитлера в 1941 г. В обоих случаях в основе лежало раздражение из-за неудавшейся попытки поставить Англию на колени. Канарис прекрасно сознавал тяжелые последствия нападения на огромную Советскую страну, которые не представляли себе ни Гитлер, ни его генералы, мечтавшие о новых глубоких охватах вражеских войск. Но он также понимал, что сосредоточение вооруженных сил Германии главным образом на Востоке обеспечит англосаксам столь необходимую передышку, которая им требуется, чтобы подготовить окончательный разгром Германии.

Но еще до того, как в июне 1941 г. немецкие войска нанесли мощный удар по Советской России, усилия Канариса, стремившегося помочь удержать войну, которую не удалось предотвратить, по крайней мере, в узких рамках и поскорее заключить мир, снова потерпели фиаско. И хотя Югославия не вызывала у него больших симпатий, его возмутила грубая манера военного вторжения в страну, которая попыталась воспротивиться своему насильственному присоединению к Берлинскому пакту. Через несколько дней после вступления немецких войск на территорию Югославии, 12 апреля 1941 г., Канарис посетил Белград, чтобы на месте ознакомиться с ситуацией. Тогда он впервые оказался в городе, недавно подвергшемся массированной бомбардировке. Проезжая по улицам в автомобиле, он повсюду видел дымящиеся развалины и был до глубины души потрясен бесчисленными сценами реального человеческого горя. Совершенно обессилев от увиденного и едва сдерживая слезы, Канарис вернулся в свою квартиру, устроенную для него на северном берегу Дуная в Землине. «Я не могу больше, – сказал он, обращаясь к своим спутникам. – Мы улетаем». На вопрос, в каком направлении следует лететь, Канарис ответил: «В Испанию». Примечательно, что в эти годы страданий и переживаний все чаще прибежищем Канарису служила любимая Испания, где он мог, хотя бы временно, обрести душевное равновесие и покой.