Карл Абсхаген - Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 гг.

Как мы уже говорили, смерть Гейдриха Канарис воспринял с чувством огромного облегчения. Его не покидало ощущение, что Гейдрих слишком близко подобрался к нему. Со своими противниками в РСХА калибром помельче он надеялся без особого труда справиться, хотя постоянно приходилось остерегаться группенфюрера Мюллера, начальника гестапо. С преемником Гейдриха, обергруппенфюрером СС Кальтенбруннером, он долго не стремился налаживать личные контакты. Впервые они встретились 22 февраля 1943 г., через девять месяцев после гибели Гейдриха, в мюнхенской гостинице «Регина». У нас есть описание этой встречи одним из ее участников, и она в некотором роде довольно любопытна. Произошла встреча в тот самый день, когда в тюрьме Стадельхайм были казнены брат и сестра Шолли, организаторы студенческих выступлений против нацистского режима в Мюнхенском университете. Канариса глубоко потрясла участь этих молодых людей и жестокость судебного процесса над ними, проходившего под председательством бригадефюрера СА, руководителя Народной судебной палаты Роланда Фрейслера. Видимо, под впечатлением пережитых душевных волнений он в первой половине переговоров с Кальтенбруннером выглядел, по словам сопровождавших его лиц, довольно подавленным, несколько неуверенным и почти робким. Не исключено, что угнетающе воздействовала и внешность нового шефа РСХА: высокого роста, широкоплечий, с глубокими складками на щеках, он своей фигурой походил на альпийского дровосека. Его тяжеловесная манера выражаться, указывающая на медленно работающие и реагирующие мозги, также нервировала Канариса. Его неуверенность возросла, когда он услышал, с каким пренебрежением и бессердечием Кальтенбруннер прокомментировал возникшие среди населения Мюнхена волнения в связи с казнью брата и сестры Шоллей. А потому Канарис старался отделаться общими пожеланиями плодотворного сотрудничества. В ответ Кальтенбруннер обрушился с резкой критикой на руководителя венского филиала абвера графа Марогну-Редвица, который якобы, по имеющейся у Кальтенбруннера информации, поддерживал связь с австрийской консервативной оппозицией и, кроме того, сохраняет чересчур дружеские отношения с сотрудниками венгерских спецслужб, подозреваемыми в проанглийских симпатиях.

Как рассказывал потом один из участников переговоров, при упоминании ведущего работника абвера Канарис мигом преобразился, моментально исчезла всякая неуверенность. Ведь он прекрасно сознавал, что атака на Марогну не была случайной и возвещала об опасности для абвера и всего движения Сопротивления. И он пустил в ход против грубоватого тяжелодума Кальтенбруннера все способности своего тонкого и изощренного интеллекта. Действия, которые казались Кальтенбруннеру подозрительными, Канарис сумел представить как совершенно безобидные и находившиеся в русле прямых служебных обязанностей любого сотрудника абвера. Канарис, ловко маскируя слабые места своей аргументации, сумел полностью рассеять сомнения Кальтенбруннера, которого к концу беседы уже перестала беспокоить деятельность графа Марогны. И он также понял, что руководитель абвера вовсе не так покладист и безобиден, как могло показаться на первый взгляд. Свои личные впечатления о начальнике Главного управления имперской безопасности Канарис выразил своим спутникам следующими словами: «Вы видели руки этого человека? Лапищи настоящего убийцы!»

Несмотря на чисто физическое отвращение, которое ему внушал один только внешний вид Кальтенбруннера, после первого личного контакта Канарис старался наладить с шефом РСХА хотя бы внешне дружеские отношения, как и с его предшественником Гейдрихом, надеясь таким путем узнавать о замыслах в лагере противника. Поэтому в последующий период частыми гостями за столом у Канариса в Цоссене (куда абвер переехал 19 апреля 1943 г.) бывали сам Кальтенбруннер и его доверенные сотрудники: Мюллер, Шелленберг, Хуппенкотен и некоторые другие.

Однако внешнее дружелюбие не мешало гестапо все туже стягивать петлю вокруг Канариса и абвера. Главной движущей силой на стороне гестапо был, конечно, Мюллер. Реальной угрозой для самого Канариса явилось расследование, начатое еще таможенной службой в Праге. В декабре 1942 г. по подозрению в контрабанде валюты там были задержаны два сотрудника мюнхенского филиала абвера. Как следует из материалов архивного дела гестапо, задержанные пытались выкрутиться, придавая этому случаю политическую окраску. На допросах они сообщили некоторые подробности, касавшиеся переговоров доктора Йозефа Мюллера о перемирии с союзниками при посредничестве Ватикана. Один из обвиняемых говорил даже о некоей «генеральской клике» и упомянул имя фон Донаньи, сотрудника отдела Остера, якобы уполномоченного вести эти переговоры.

Сначала в гестапо как будто скептически восприняли эти высказывания. И хотя Остера давно подозревали в оппозиционной деятельности, нарисованная арестованными мюнхенцами картина преступления, подпадающего под статьи государственной измены и выдачи государственной тайны противнику, выглядела настолько законченной, что с трудом верилось в ее реальность. Если показания правдивы, то расследование не могло быть ограничено только личностями Донаньи и Остера, но должно было бы распространиться и на Канариса. А это показалось шефу гестапо Мюллеру делом слишком щекотливым и опасным. Он решил не торопиться и проявлять осторожность. Мы не знаем, обсуждал ли он данный вопрос с Гиммлером заранее, так сказать неофициально. Формально же Гиммлер и Кейтель узнали о деле из составленного в сдержанных выражениях доклада, который по предложению Мюллера им переслал член высшего военного суда Рёдер, руководивший расследованием в Мюнхене. При этом явно проступала тенденция: на время оставить в стороне все, что могло указать на политический заговор, и представить случай как обычную валютную спекуляцию, возможно связанную с коррупцией; таким путем гестапо надеялось предупредить вероятные попытки помешать следствию. В действительности же расследование имело главной целью досконально исследовать общую политическую атмосферу в абвере. Рёдер получил приказ продолжать расследование от имени и с особыми полномочиями Высшего военного трибунала. В исполнение приказа Рёдер 5 апреля 1943 г. отправился к Канарису, чтобы поставить его в известность о предстоящих следственных мероприятиях. Для участия в разговоре Канарис пригласил Остера, который сразу же встал на защиту Донаньи, и заявил, что отвечает за все деяния, инкриминируемые его подчиненному. Безусловно, Остер поступил благородно, но возникает неизбежный вопрос: разумно ли так действовать, когда имеешь дело с людьми, незнакомыми с понятиями рыцарства и благородства?