Карл Абсхаген - Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 гг.

За разговором последовала описанная Гизевиусом сцена в кабинете Донаньи, где при всеобщем возбуждении была конфискована деловая переписка, среди которой находилось прошение о продлении освобождения от военной службы пастора Дитриха Бонхёффера. Этот священнослужитель уже ранее, дублируя усилия доктора Мюллера в Ватикане, вел переговоры с протестантскими церковными кругами за рубежом. Прошение было помечено буквой «О», означавшей согласие генерал-полковника Бека (его псевдоним – Верблюжье Ухо, или, по-немецки, «надельор»). Однако гестапо приняло эту букву за визу Остера, что должно было послужить причиной противоречий в показаниях Остера и Донаньи. Гестапо немедленно арестовало Донаньи, его жену и пастора Бонхёффера. Остера, которого видели во время обыска пытающимся спрятать компрометирующий документ, сначала отстранили от исполнения служебных обязанностей, а 31 декабря 1943 г. и вовсе уволили из организации. С ним движение Сопротивления как в рамках абвера, так и за его пределами потеряло наиболее энергичного и преданного своего члена, целиком посвятившего себя бескорыстной борьбе с Гитлером. И хотя еще некоторое время Остер оставался на свободе, за ним постоянно тщательно следили, а потому он был лишен возможности активно помогать заговорщикам.

Постороннему человеку может показаться странным, что Остер и Донаньи, опытные разведчики, позволили захватить себя врасплох: ведь, в конце концов, они знали, что с некоторых пор СД установила за ними наблюдение. Кроме того, сразу после арестов в Мюнхене начальник имперской уголовной полиции Нёбе предупредил их о грозящей опасности, а буквально накануне Канарис, откуда-то узнавший о заведении уголовного дела, настойчиво просил Остера позаботиться о том, чтобы в его бюро не осталось никаких компрометирующих материалов. Быть может, Остер просто понадеялся, что и на этот раз, как бывало неоднократно и в прошлом, все обойдется и люди с Принц-Альбрехт-штрассе не рискнут начать открытый политический процесс против абвера и учинить обыск в его штаб-квартире на Тирпицуфер. Особенно трагично, что первой жертвой расследований Рёдера оказался именно умница Донаньи, необыкновенно остро сознававший опасность любых записей, содержание которых подпадало в Третьем рейхе под понятие государственной измены. Еще раньше он, обращаясь к своему коллеге Юстусу Дельбрюку и кивая на стопку совершенно секретных документов, заметил: «Каждый из них – верный смертный приговор». Но одновременно они помнили просьбу Бека: бережно хранить все документы, отражающие практическую деятельность оппозиции. Как постоянно напоминал Бек, наступит час и ей придется доказывать, что уже в то время, когда большинство еще верило в окончательную победу Гитлера, оппозиция решила активно сопротивляться преступному режиму и делала все возможное в этом направлении. Бывший начальник штаба с тех пор не отказался от привычки каждый свой шаг документировать. И Остер, ведя свои записи, руководствовался примерно теми же соображениями: с одной стороны, ему хотелось оставить письменные свидетельства работы оппозиции, а с другой и прежде всего – сохранить описания злодеяний и жестокостей нацистского режима.

Разумеется, Остер допустил серьезный промах, но он не мог предвидеть, что, расследуя уголовное дело, связанное с незаконными валютными операциями, гестапо приобретает право на любые следственные мероприятия, включая и обыски в государственных учреждениях и организациях. Стало крупной удачей для гестапо и большим несчастьем для Остера и его сотрудников, что уже в самом начале расследования в руки Рёдера попали улики политического характера, сильно компрометировавшие как самого Остера, как и абвер в целом.

Окрыленный успехом, Рёдер растянул расследование на многие недели; он вел себя исключительно надменно, запугивал свидетелей, кичился своими личными связями с Герингом, но далеко не продвинулся. Правда, в Мюнхене был арестован доктор Йозеф Мюллер, но это могло произойти и на основании показаний задержанных прежде двух сотрудников мюнхенского филиала абвера. А поскольку представший перед судом доктор Мюллер был, в конце концов, оправдан, то можно полагать, что у гестапо не оказалось достаточно доказательств антиправительственной деятельности в недрах абвера. Но на свободу доктор Мюллер все-таки не вышел: гестапо оставило его у себя под стражей. В те же дни оправдательный вердикт обычного суда, вынесенный гражданам, занесенным в «черный список» гестапо, не был поводом для радости. В гораздо лучшем положении оказывались лица, осужденные на сравнительно непродолжительные сроки лишения свободы, которые затем для отбытия срока наказания помещались в тюрьмы, находившиеся в ведении министерства юстиции, и на какое-то время были избавлены от произвола гестапо. С помощью главного судьи сухопутных войск доктора Зака судебный процесс над Донаньи сильно затянулся, но после неудачного покушения на Гитлера 20 июля 1944 г. гестапо окончательно распоясалось, и Донаньи стал жертвой «охоты на ведьм».

Однако вернемся к расследованию Рёдера в абвере. Реальная опасность для всей деятельности абвера побуждала Канариса к небывалой активности. От него вновь потребовалась вся присущая ему изворотливость, и он нажал на все регистры, чтобы противодействовать Рёдеру, чье неуклюжее поведение и бестактность были Канарису на руку. Канарис сумел убедить Кейтеля в том, что Рёдер в своем рвении вышел далеко за пределы своих полномочий, что нападки на абвер всего лишь ширма, а по сути это атака СС на вермахт, на его руководство и на начальника ОКВ лично. И Кейтель зашевелился. Рёдера от расследования отстранили и понизили в должности до главного судьи воздушной армии, дислоцированной на Балканах, подальше от Берлина.

Воистину велико было раздражение Канариса, вызванное поведением Рёдера, если адмирал, стойкий противник всякого насилия, стал по крайней мере вдохновителем физического на него воздействия. В ходе расследования Рёдер позволил себе пренебрежительно отозваться о личном составе дивизии «Бранденбург», охарактеризовав его как «сборище трусов и симулянтов». Командир дивизии генерал-майор фон Пфульштайн, узнавший об этом от Канариса, потребовал от Рёдера объяснений и, когда тот не смог сказать ничего вразумительного, дал ему пощечину. Пфульштайна арестовали, а Канарис тотчас же отправился к Кейтелю и заявил, что генерал, требуя объяснений, действовал по его указанию, а потому он, мол, считает себя в известной мере ответственным за случившееся и должен находиться под домашним арестом до тех пор, пока Пфульштайна не выпустят на свободу. И Канарис в самом деле целую неделю не покидал стен своего дома и вновь явился в свой служебный кабинет только после того, как Кейтель сообщил ему, что дело против Пфульштайна прекращено.