Овидий Горчаков - Лебединая песня

Ваня Мельников смотрит на часы на кирке и машинально бросает взгляд на светящийся циферблат своих часов, не задумываясь о том, что этот его взгляд — веха на стыке двух эпох. На восточнопрусской кирке остановилось старое время, а его часы, часы советского воина, уже отсчитывали новое.

Гитлер сидел за ужином в своей обычной застольной позе — сгорбившись, положив правую руку с вилкой на край стола, оттопырив локоть и упрямо уперев левый кулак в бедро. Эта поза и то, что Гитлер, как человек, плохо воспитанный, говорил с набитым ртом, шокировало многих фельдмаршалов и генералов, о чем, впрочем, они благоразумно помалкивали. В этот день фюрер выглядел усталым и больным, хотя он и совершил свою вечернюю прогулку в лесу.

Слева от Гитлера сидел начальник партийной канцелярии Мартин Борман, за ним — начальник генерального штаба сухопутных сил генерал-полковник Гейнц Гудериан. Справа сидел в тот вечер 24 октября 1944 года человек, который так же, как и фюрер, не отличался хорошими манерами. Как и Гитлер, он родился в бедной семье и в детстве и юности сильно нуждался. Как и Гитлер, он совершил метеорическую карьеру и стал одним из самых влиятельных и богатых людей в Германии. Как и Гитлер, он носил коричневую партийную форму, золотой значок члена НСДАП и усы щеточкой.

Этого человека называли «некоронованным королем Восточной Пруссии» или «гроссгерцогом Эрихом», а поляки — «Эрихом Первым Кровавым». В 1941-м этот человек готовился заступить на милостивейше пожалованный ему фюрером пост рейхскомиссара и имперского уполномоченного в Москве. О нем говорили как о «самой крупной силе в германской восточной политике». Это был Эрих Кох, с 1928 года гаулейтер и с 1933 года обер-президент Восточной Пруссии, уполномоченный комиссар по укреплению нации, недавний рейхскомиссар Украины и властитель огромной территории от Балтики до Черного моря. Эрих Кох наравне с Гансом Франком, хозяином оккупированной Польши, самый кровавый из сорока кровавых гаулейтеров гитлеровского рейха. Он истребил четыре миллиона украинцев, вывез в Неметчину два миллиона рабов, убил 350000 человек в областях Польши, присоединенных к Восточной Пруссии. Обер-палач Бабьего Яра всегда действовал по правилу: «Лучше повесить на сто человек больше, чем на одного человека меньше».

Гитлер ценил Коха как опытного гаулейтера — он образцово расправился в Восточной Пруссии сначала с немецкими коммунистами и социал-демократами, затем с евреями, энергично взялся и за поляков. Он казнил но 50-100 польских заложников за одного убитого немца, утопил в крови восстание в Белостокском гетто, сжег много непокорных деревень.

В декрете Гитлера от 18 октября о создании фольксштурма (народного ополчения) фюрер ставил всему рейху в пример сколоченные Эрихом Кохом в Восточной Пруссии народные боевые отряды под командованием крейслейтеров НСДАП и старших чинов CA (партийной армии), СС (партийной полиции), НСКК (национал-социалистического автокорпуса) и Гитлерюгенда. Фольксштурм в Восточной Пруссии подчинялся непосредственно рейхсфюреру СС Гиммлеру и гаулейтеру Эриху Коху. Недалек был тот час, когда Кох пошлет свой фольксштурм на гибель…

В одном Кох превзошел даже своих хозяев — Гитлера и Гиммлера, которые физически боялись вида крови. Случалось, он, Кох, лично принимал участие в расстрелах, не только приказывал убивать, но и сам убивал.

В тот вечер за ужином Гитлер и его приближенные говорили о подавлении восстания в Варшаве, о страшной судьбе, уготованной героям-варшавянам.

— Варшава будет гладко обрита! — с пеной у рта хрипло кричал Гитлер, потрясая зажатой в трясущемся кулаке вилкой, с искаженным, осунувшимся и серым лицом, и его усталые иссиня-серые глаза загорались прежним фанатическим огнем.

Кох, надеясь поживиться, предлагал вывезти из Варшавы в Восточную Пруссию по железным дорогам все материальные ценности, прежде чем бывшая польская столица будет стерта с лица земли.

С Варшавы разговор перешел на Аахен — накануне американцы захватили эту древнюю столицу первого рейха, бывшую резиденцию Карла Великого. Гитлер уверял, что американцам не удастся прорвать «Западный вал».

Затем Гитлер заговорил о подготовке к контрудару германской армии на границе Восточной Пруссии. При этом он не раз вспоминал о разгроме русских войск под Танненбергом в 1914 году. За десертом Кох хвастливо уверял Гитлера, что один его бравый фольксштурм, в котором много участников битвы под Танненбергом, удержит вверенную ему провинцию, не пустит в нее большевиков. Все готово к обороне— каждый город, каждый замок, каждый фольварк.

Гудериан угрюмо молчал. Кто-кто, а уж он-то знал о превосходстве русских войск, противостоящих вермахту в Восточной Пруссии. Но Гитлер, подобно великому магистру Ульриху, фанатически верил в свою звезду, принимал желаемое за действительное и считал эту оценку Гудериана «величайшим блефом со времени Чингисхана». Гудериан отчетливо понимал, что советские войска, стоявшие на границе Восточной Пруссии, изготовились к гигантскому и всесокрушающему прыжку на Кенигсберг и Берлин. Понимал и молчал, боясь гнева фюрера, опасаясь за свое положение.

В тот вечер, возможно, говорили о невыловленных советских разведчиках в районе главной ставки…

Поздно ночью, простившись с фюрером, Кох выезжает из главной ставки «Вольфсшанце» в свою резиденцию в Кенигсберге. Включив сирены и фары, мчится по черному мокрому шоссе бронированный черный «мерседес-компрессор» гаулейтера, сопровождаемый взводом эсэсовцев на мотоциклах «БМВ» и восемью эсэсовскими броневиками.

А на опушке леса стоят под дождем, смотря вслед уносящемуся по шоссе Растенбург — Норденбург кортежу и прислушиваясь к замирающему вою сирен, неуловимые разведчики из группы «Джек».

— Крупная птица, видать, полетела, — хрипло говорит Ваня Мельников, пересекая шоссе. — Желтые фары! Эх, жаль минировать нечем!…

Желтые фары — опознавательный знак автомашин «золотых фазанов» — генералитета СС и вермахта.

— Ребята! — вдруг охает Зина. — Да ведь сегодня мои именины!…

В Кенигсберге Кох решил переночевать в бомбоубежище старинного королевского замка. Гаулейтера мучила бессонница. Интерьеры тевтонского замка, поражавшие своей мрачной пышностью, скрывали меньше тайн, чем его многоярусные подвалы, хранившие богатства из развалившейся империи Коха. Медленно прошел Кох, этот последний германский правитель Восточной Пруссии, по пустому, ярко освещенному залу, в котором стояли знамена партийных организаций Восточной Пруссии с вышитыми золотом лозунгами: «Под знаком свастики Германия победит!», «В свастике мы видим миссию борьбы арийца!», «Есть только одна вера, один культ — Германия!», «Адольф Гитлер — это Германия!», «Мы никогда не капитулируем!».