Владимир Першанин - Сталинградская страда. «Ни шагу назад!»

Старшина Хомченко сцепился с танкистом, они катались по земле, а другой топтался рядом, выбирая момент, чтобы выстрелить в Степана. Нас выручил Костя Черняк со своим обрубленным «Дегтяревым». Пулемет грохотал, как из железной бочки, выбрасывая сноп огня. Костя уложил троих танкистов, один скатился в траншею и убежал. Того, с кем боролся Хомченко, я оглушил ударом приклада. Танк полыхал вовсю, мы оттащили в сторону своих погибших и оглушенного фрица. А боец, который кидал гранату в первый танк, успел подобрать пистолеты. Потом танк взорвался, башню перекосило. Хомченко набил патронами наган и показал уцелевшему танкисту на горящую машину:

— Шагай туда… там все твои.

Немец, худой, смуглый (или чумазый), тяжело дышал и затравленно озирался. Пулемет Кости Черняка грохнул коротко и оглушительно. Танкиста переломило, как куклу, он падал словно по частям на подламывающихся коленях, пытался подняться, потом свалился. Нога, в коротком добротном сапоге с рубчатой подошвой, продолжала дергаться.

Бойца, который бросал РГД в тот первый танк, звали Федором Машковым. Он подал мне блестящий маузер, подобранный возле убитых. Мечта! Правда, кобуры не было, но можно заткнуть за пояс. Хомченко бесцеремонно выдернул его у меня, оттянул колодку. Из казенника вылетел блестящий патрон, похожий на наш, от автомата ППШ. В обойме оставались еще два патрона.

— Возьми лучше «вальтер». К маузеру патронов не найдешь, да и заедает он часто.

Федор неохотно отдал мне «вальтер», массивный, с тонким хищным стволом. На этом дележка оружия закончилась. На левом фланге шла стрельба. Хомченко, взявший на себя обязанности командира роты, распределял остатки бойцов, готовясь к новой атаке.

В роте осталось человек двадцать, и если бы фрицы продолжили атаку, то наверняка вышибли бы нас. Но они отступили, потеряв четыре танка, бронетранспортер и десятка три убитых. Еще два или три танка получили повреждения.

Немцы посчитали потери значительными, тем более два «панцера», в том числе тяжелый Т-4, сожгли непосредственно в окопах без всякой артиллерии. Закидали примитивными пивными бутылками с «коктейлем Молотова», а экипажи, подготовленные и обученные, перебили или просто задушили.

Оставшиеся танки отошли и дали нам часа полтора передышки. Хомченко вспомнил, что я учился на бронебойщика, и передал мне бесхозное ПТР системы Дегтярева. Вторым номером я взял Федора Машкова.

— Командира отделения мы всегда найдем, — объяснил мое понижение в должности Хомченко. — А хороших бронебойщиков сходи, поищи. Тем более на счету у нас уже есть один танк.

Я молча кивнул, соглашаясь с ним. Какие, к чертям, отделения, если от роты два десятка людей осталось! Убитых стаскивали в дальний ход траншеи, хоронить решили ночью. Но что-то мне подсказывало, что ночь мы не продержимся.

Сходил попрощался с Витей Манохиным. Маленьким, щуплым одноклассником и соседом по улице. Он погиб в первом бою, а ведь вчера мы мечтали довоевать до победы. Какая, к черту, победа, если весь угол траншеи завален трупами! И это только из нашей роты и батареи «полковушек».

Вернулся на свое место. Роту пополнили тыловиками и отступающими бойцами, выловленными на дороге комендантским взводом. Некоторые упирались. Запомнилось, как один кричал:

— Все дороги нашими трупами завалены. Немец бьет, а мы даже ответить не можем.

Сержант из комендантского взвода тихо проговорил:

— Ты чего панику разводишь?

И взвел затвор автомата. Он был выпивши и даже слегка пошатывался. Сейчас даст очередь… Но боец замолчал, прикрывая лицо руками, и сержант пошел прочь.

А через полчаса передышки по нам ударили минометы. Что самое паршивое на войне? Вши, бомбежки и минометный обстрел. Так говорят бывалые солдаты. Фрицы, наверное, приготовили мин с расчетом на две войны. Вой не смолкал ни на минуту. «Подарки» калибра 81 миллиметр и весом три с половиной килограмма сыпались то сразу пачками, то равномерно по одной-две штуки, выматывая нервы. Фугасные, осколочные, дымовые и даже, изредка, новой конструкции прыгающие мины. Дополнительный заряд подбрасывает их на высоту двух метров, и они взрываются, осыпая сверху траншею и окопы, как шрапнель. Артиллерия против минометов бессильна, по крайней мере, с тем количеством снарядов, которые мы имеем. Минометы прячутся в узких окопах, вспышка при выстреле небольшая, и нащупать их не просто.

Эти бесконечные разрывы в дыму уже не просто выматывают, а ломают людям нервы. Рядом накрывает взрывом товарища. Он прятался в «лисьей норе», осколки его достали сквозь слой земли, а взрывная волна расплющила мертвое тело. Санитары тащат другого бойца, которого словно облили красной краской, он весь изрешечен осколками.

Двое красноармейцев, не выдержав, бегут прочь. Кто-то их окликает, но все заглушает грохот, и они исчезают а дыму. Все это длится часа два подряд, потом «на закуску» нам выбрасывают с полсотни шестидюймовых снарядов. Они выворачивают воронки диаметром метров пять и глушат людей. Это если не прямое попадание. Прямое попадание не оставляет от человека ничего, кроме клочков ткани, ну, может быть, оторванной стопы вместе с ботинком.

Так исчез сержант Леня Михеев, которого мы опознали по оторванной кисти руки и клочьям гимнастерки. Хороший, веселый парень, на которого я вчера надулся, что именно его, а не меня назначили помкомвзвода.

Наконец обстрел прекращается. Траншея завалена землей, над которой поднимается тающая пелена дыма. Теперь жди атаки. Мы знаем это и без командиров. Хомченко, проваливаясь в рыхлую землю, считает оставшихся в наличии людей. Легко раненных не отпускает. Да и где сейчас медсанбат, никто не знает. Скорее всего эвакуирован. Появляются танки. Это уже не лихой наскок, как в первый раз. Штук пять тяжелых Т-4 прощупывают нас снарядами с расстояния километра. Наши уцелевшие орудия молчат. Немцы технику берегут (впрочем, как и своих людей) и пытаются обнаружить огневые точки. А вдруг подвезли еще артиллерию?

Это дает нам время подготовиться к отражению атаки. Федя Машков приносит две коробки бронебойных патронов, гранаты, сухари и фляжку водки. Мы отхлебываем по несколько глотков и грызем сухари. Костя Черняк со своим обрубленным пулеметом присоединяется к нам.

Мы все думаем об одном. Когда немцам надоест стрелять, они рванут вперед. От батареи «полковушек» осталось всего одно орудие, в батальоне соседей не больше двух-трех «сорокапяток». Ну, еще наши ружья, слабые против Т-4.

На этот раз нас атакуют с левого фланга, но саперы успели понаставить там мин. Два танка налетают на «тарелки» и останавливаются с перебитыми гусеницами. Остальные «панцеры» усиливают огонь и пытаются вытащить поврежденные машины буксирными тросами.