Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

— Все это лишь на первое время, — говорил Дьяченко, — но сколько хлопот потом!

— Позже Хабаровка должна стать важным портом, — сказал Бестужев, — разрастется в город с большим населением, станет форпостом освоения края.

— И сотворим молитву на Хабаровску молптву! — вставил слово Евдокимов.

— Когда это будет, — улыбнулся Дьяченко, — нам бы первую улочку поставить.

— За первой будет вторая, третья, потом поперечные. А главные проспекты пройдут вон по тем горам, — Бестужев показал на три гряды, идущие параллельно Амуру и густо поросшие лесом. Лишь при самой буйной фантазии можно было представить на них ряды домов…

Насколько трудным был прошлогодний сплав, настолько легким оказался подъем вверх по Амуру. Пароход шел по весеннему разливу на несколько метров выше обычного уровня воды. Встречное течение стосильному «Амуру» не было ощутимым сопротивлением. Очень трудно пришлось лишь в «щеках» Хингана, где напор вешних вод был настолько велик, что корабль временами едва не сносило вниз. В начале мая «Амур» прошел Хинганскую горловину и на всех парах направился к Усть-Зее.

Четырнадцатого мая, подходя к Айгуну, капитан и все стоящие на верхней палубе увидели большое скопление катеров, лодок, над которыми возвышались две высокие баржи русской постройки. С высоты верхней палубы «Амура» Айгун оказался не совсем таким, каким виделся прошлым летом с баржи. Бросались в глаза убогость и нищета глинобитных лачуг и фанз, над которыми помпезно возвышались яркие дома губернаторского квартала. На берегу выстроено войско — конница с копьями, солдаты в рубище, с палками в руках. Ружья лишь по одному на шеренгу.

От резиденции генерал-губернатора показался всадник. Подскакав к начальнику береговой охраны, он что-то приказал ему, и тот в свою очередь отдал какое-то распоряжение. Артиллеристы засуетились у орудий и повернули их в сторону корабля. Офицер махнул шашкой, над пятью пушками неодновременно взвились облачка дыма и до корабля донесся нестройный дробный залп. Бестужев вопрошающе глянул на капитана.

— Не беспокойтесь, — успокоил тот, — это салют.

Дав в ответ мощный гудок, «Амур» направился к пристани. Люди, сбежавшиеся к берегу, начали было кричать, махать руками, но офицеры и солдаты ударами палок тотчас угомонили их. Однако приветственные выкрики и взмахи рук из глубины толпы говорили об искренней радости простого люда при виде первого в эту навигацию русского парохода. Тут навстречу вышел катер под Андреевским флагом. Какой-то полковник прокричал в рупор:

— Не причаливать! Идите в Усть-Зею! Приказ Муравьева. Он ждет вас там!

— Что происходит? — удивился Бестужев.

— Не знаю, — пожал плечами капитан.

Миновав место впадения Зеи в Амур, корабль дал протяжный гудок, известив о своем прибытии. Берег станицы сразу же заполнился народом. Дети бежали рядом с кораблем, крича и махая руками. Когда «Амур» ошвартовался у причала, подскакал на коне Дадешкилиани и велел капитану срочно явиться к Муравьеву Увидев Бестужева, Сандро обнял его. Бестужев спросил что происходит в Айгуне. Оказалось, там четвертый день идут переговоры, Муравьев их начал, а продолжает Перовский. Объяснение Сандро озадачило Бестужева, и по пути к генерал-губернатору он пытался понять смысл маневра и никак не мог найти ответа.

Осознает ли Муравьев, понимает ли, с какой державой, с каким механизмом дипломатии столкнулся? Ведь вся жизнь Китая, от императора до последнего кули и крестьянина, идет по веками выработанным законам. Перед ним китайская стена всевозможных предписаний, обрядов, церемоний, предрассудков. Уж если Путятина, облеченного особыми полномочиями царя, не пустили к столу переговоров, то как расценить действия Муравьева, которому каким-то чудом удалось усадить китайцев за этот стол и вдруг… отбыть? Где как не там находиться главе делегации, чтобы всеми силами ускорить их ход?

Сколько русских послов маялось в Пекине, пока их допускали к подножию трона богдыхана! Целых два года вел переговоры Савва Рагузинский, пока подписал трактат 1727 года! И чего добился — лишь основания Кяхты и торговли через нее. Конечно, и это большая заслуга, но чем обернутся нынешние переговоры, как и когда завершатся, если глава делегации России покинул их? Тут было что-то неясное, туманное.

— Хао! — по-китайски приветствовал Муравьев Бестужева и капитана «Амура». Расспросив о состоянии корабля и экипажа, Муравьев поблагодарил капитана за быстрый рейс. — Вы прибыли очень кстати.

Быстро прохаживаясь по кабинету, Муравьев явно не мог скрыть нервного возбуждения, в котором все же чувствовались сомнения, тревога за ход переговоров.

— Но почему вы не там? — мягко спросил Бестужев.

— Мое отбытие из Айгуна придало переговорам большую многозначительность. Изучив историю наших взаимоотношений с Китаем, я понял, что богдыханы всегда воспринимали уважительный тон, элементарную вежливость за проявление слабости. Я не сторонник грубого нажима, но толочь воду в ступе дипломатической демагогии не желаю. Сейчас, когда англичане и французы вторглись в Китай с юга и хотят проникнуть в него через Амур и Сунгари, вести бесконечные беседы по меньшей мере неразумно и для китайцев и для нас. Поэтому я попытался убедить главу их делегации генерала Ишаня в скорейшем разграничении по Амуру. Это укрепит границы Китая за наш счет. Когда же Ишань заявил, будто он не уполномочен пересматривать границы и что богдыхан желает оставить в силе Нерчинский трактат, я сказал, что в таком случае прерву переговоры и от этого будет хуже прежде всего Китаю, ибо Россия не станет препятствовать агрессии иностранцев через Амур. А насчет трактата тысяча шестьсот восемьдесят девятого года заявил, что его нельзя считать законным, так как маньчжуры, нарушив предварительную договоренность, осадили Нерчинск десятитысячным войском и вынудили подписать тот пресловутый договор. Перед отъездом я сказал, что наша точка зрения полностью изложена в проекте, теперь слово за Ишанем: либо он соглашается с ней, либо мы прерываем переговоры. Тут он задумался о последствиях, грозящих не столько Китаю, сколько ему. Ишань — человек, который не пропадет на самых скользких паркетах, и к тому же родственник богдыхана, но тот в сей момент может даровать ему самоубийство или того позорнее — четвертовать его. Это у них живо делается.

— А вдруг ему даруют самоубийство за этот договор? — спросил Бестужев.

— Вполне возможно. Консерватизм правителей Китая удивителен, но главная их беда — о будущем думают менее, чем о настоящем. А их будущее зависит от дружбы с Россией. Простая истина: с соседями надо жить в дружбе, тогда и иноземцы не полезут, зная, что добрые соседи не позволят. Но никак не уразумеет это богдыхан и его свита. Привыкли считать себя центром Земли — Срединная империя, все остальное — окраина, а соседние народы — их потенциальные подданные…