Наталья Баранова-Шестова - Жизнь Льва Шестова. Том 2

В феврале Фондан написал свою статью. Шестов прочел ее три раза и внес несколько поправок, и Фондан послал ее в «Ревю Филозофик». Шестов сообщает Фондану:

Я только что получил письмо от Леви-Брюля, в котором есть несколько строк, вас касающихся: «Статья Фон дана у меня. На первый взгляд, она очень хороша. Я так и ожидал и думаю, что вы останетесь ею довольны». (9.03.1938, Фондан, стр.152).

Статья Фондана появилась в номере за июль/август этого журнала под заглавием «LeonChestovetlaluttecontrelesevidences» (см. стр.185).

*

В начале своего рассказа от 1 января Фондан говорит, что нашел Шестова лежащим в постели. О болезни Шестова Наташа пишет своему мужу Володе, который в начале осени 1937 г. уехал в южную Персию в качестве инженера при организации, занимавшейся геофизическими изысканиями нефти.

Папа у нас заболел. Были у него ревматизмы, и он принял лекарство, от которого сделался страшный понос, и он уже неделю лежит и ест овсянку. Я часто к нему хожу, и самое большое для него удовольствие — это твои письма. Очень ты хорошо описываешь природу, именно то, что папа так любит. Особенно он любит слушать про пустыню, про звезды, про газелей и других зверей. (25.12.1937).

О болезни Шестова упоминает также Ловцкий: «Шестов перенес тяжелую болезнь, — рассказывает Ловцкий, — он получил неожиданно кровоизлияние в кишечнике со вздутием вен на руках» (Ловцкий, стр.14). Через некоторое время Шестов несколько оправился от болезни: «Папа поправился, — пишет Наташа Володе 20 января. — Выходит как раньше, только лекций не читает». Все же его силы, очевидно, были подорваны. Об этом мы узнаем из письма к Лазареву:

Спасибо Вам за Ваши письма — такие дружественные и заботливые. И мне бы очень хотелось повидаться с Вами; разумеется, увы, у меня, а не у Вас: недаром говорится, что болезнь выходит золотниками. (7.02.1938).

Через несколько месяцев Шестов разговаривал с Лазаревым о своей болезни. «Шестов рассказал мне, — пишет Лазарев, — что, когда случилось с ним острое заболевание, то, как ни силились скрыть тревогу близкие и врачи, он уловил по их лицам, что положение его серьезное и возможен худший исход. Но, продолжал Шестов, мне не было страшно, мне было легко, очень легко. Вот, думал я, скоро спадут оковы». (Адольф Лазарев. Памяти Льва Шестова. Не издано).

В воскресенье 13 февраля Шестову исполнилось 72 года. Самочувствие его, очевидно, несколько улучшилось: «У нас все хорошо, — сообщает Шестов Наташе. — В воскресенье все у Фани собрались — и я не устал, хотя вернулся в Ю часов вечера. Спасибо тебе за подарки, все очень хорошие». [15.02.1938].

Письма Володи к Наташе приносили Шестову много радости. Еще в ноябре он ему писал: «По-прежнему с большим интересом читаем твои письма, которые ты мастер писать и которые с каждым разом становятся все занимательнее и содержательнее». А Наташа писала Володе: «Когда я читаю родителям твои письма… у папы улыбка не сходит с лица. Если остановлюсь, говорит: ну что же ты, читай дальше». Узнав, что Шестов заболел, Володя стал посылать письма на его имя. В одном из них, названном Шестовым «великолепным», Володя описывает свою поездкупо делам службы в город Ахваз. Вот небольшие выдержкииз этого письма:

Наташа писала мне, что Вы были больны. Надеюсь, что Вы теперь уже окончательно поправились. Я рад, что Вам интересно читать мои письма, и поэтому пишу это письмо Вам вместо Наташи, а Вы уж дайте ей почитать.

Всю последнюю неделю я пропутешествовал. Чтобы Вам было яснее, расскажу сначала про обстоятельства, которыми эти разъезды вызваны.

В начале января мы закончили разведку южной части назначенной нам области. Оставалось лишь произвести несколько дополнительных измерений.

Хорошая погода, которая нам сильно благоприятствовала весь декабрь, вдруг испортилась. Дождь лил шесть дней подряд и передвигаться стало нельзя. Карун вышел из берегов и затопил добрую половину пустыни и работать стало невозможно. А в это время из Лондона пришло распоряжение, чтобы нам перебираться в северную часть нашей области… Положение было затруднительное. Перевести лагерь на другое место вода не позволяла. Продолжать работать тоже было нельзя, да и незачем.

Поэтому на другой день, в субботу 15 января, мы, т. е. я и К., решили ехать в Ахваз… Добраться до Ахваза можно было только по реке Карун, от которой наш лагерь находился километрах в десяти. К нашему счастью дождь прекратился и вода начала спадать.

Между лагерем и Каруном оставалась полоса земли, хотя и не сухой, но все же не покрытой водой. Наш план был такой. Добраться на тракторе до реки и ждать парохода в Ахваз…

В субботу утром солнце уже ярко светило, когда мы грузили на трактор наше имущество: по чемодану на человека, палатку на трех человек и походные постели. На платформе трактора постелили мешки вместо персидского ковра, поставили складные кресла и, устроившись как можно удобнее, поехали. Трактор загрохотал, прополз версты две и завяз в непролазной грязи. Пришлось проработать пять часов, чтобы его выручить. После этого добрались до реки уже без задержек.

Поставили первым делом палатку. Окопались от дождя, отослали рабочих с трактором в лагерь, уселись в креслах на берегу и стали ждать. Тишина стояла необыкновенная. Солнце, хотя и спускалось заметно к горизонту, пригревало по-весеннему. На земле, поверх грязи, уже подсохла корочка, на которой суетились муравьи.

На горизонте уже показался дымок нашего парохода. Но ему оставалось пройти еще много извилин, прежде чем добраться до нас. Вечер был прекрасный. За рекой из-за камыша показалась луна во всей своей красе. Через реку протянулась от нее серебряная дорожка. Сзади красный закат отражался в лужах, лягушки, а может быть, кузнечики, поют песню, точно полощут горло. Гуссейн, бой, зажег две керосиновые лампы. На пароходе тоже зажглись огоньки. Но он еще далеко. Река становится все спокойнее. На востоке небо совсем потемнело. Орион со всеми своими звездами поднялся из-за горизонта, а за ним Сириус загорелся и отразился в реке в виде тоненькой вертикальной серебряной черточки. С наступлением темноты откуда-то появившиеся собаки начинают лаять хриплыми голосами. Должно быть, чуют зверей в пустыне…

В девятом часу вечера пароход, наконец, добрался до нас. Оказалось, что это не один пароход, а целый плову- чий городок, состоящий из двух пароходов и нескольких барж, связанных вместе.

И к нашему разочарованию, пароход арабский, а не английский. Но делать было нечего, не ждать же у моря погоды. Наши бои стали махать фонарями и кричать по- персидски. На пароходе сначала как будто не обратили никакого внимания, и мы собрались было расставлять кровати и ложиться спать, но вот, один из пароходов отделился от группы, повернул и пристал к берегу. Потом он без труда догнал остальных и мы перешли на другой большой пароход. Здешние пароходы очень несуразны, не то что наши волжские. Это неуклюжие сооружения из гофрированного железа с громадным колесом сзади. Оказалось, что каюты все заняты и наш багаж поставили в общий «салун». В салуне мебели никакой не было, на полу на циновках спало несколько человек. Я предложил разложить наши кровати на палубе и спать под открытым небом. Мы так и сделали. Вокруг нас собралась порядочная толпа любопытных, которые деятельно принялись нам помогать в нашем устройстве… Наконец, мы залегли в спальные мешки, почти не раздеваясь, а любопытные разошлись, все тщательно осмотрев и пожелав нам спокойной ночи. Эту ночь мы провели превосходно, хотя проснулись, покрытые росой. До Ахваза было еще далеко. К. пошел искать укромного местечка, где можно было бы спокойно позавтракать: мы взяли с собой несколько коробок консервов, бисквиты и пиво.