Агата Кристи - Расскажи, как живешь

Когда он умолкает, чтобы набрать в грудь побольше воздуха и продолжить свой монолог, я спрашиваю у Макса, в чем дело.

Макс отвечает одним словом: запор.

Почувствовав мой интерес, Абд эс-Салам поворачивается в мою сторону и с таким же красноречием описывает свое состояние мне. Макс переводит:

— Он испробовал все лекарства: «Иноз», пилюли Бичема, растительные слабительные и касторовое масло.

Он подробно объяснил мне, как он чувствовал себя после приема каждого из них, и сказал, что ни одно из них не принесло облегчения.

Ясно: придется прибегнуть к лекарству, подаренному нам французским доктором. Макс дает старику убойную дозу.

Абд эс-Салам уходит, окрыленный надеждой, а мы все молим Бога, чтобы снадобье подействовало.

Я в эти дни очень занята. Кроме реставрации керамики приходится заниматься фотографией. Мне временно выделена маленькая «темная комната», что-то вроде средневекового каземата — в ней тоже нельзя ни стоять, ни сидеть!

Ползая почти на четвереньках, я проявляю пластинки.

Выбравшись наружу, полумертвая от духоты, я долго еще не могу распрямиться. И потом с огромным удовольствием расписываю собственные страдания, но публика что-то безучастна — ей, главное, негативы, а до моих причитаний им нет дела. Макс, правда, время от времени спохватывается и, как человек воспитанный, говорит:

«Ты просто молодец, дорогая», — но звучит это как-то неискренне.

Дом построен. С вершины холма он напоминает культовое сооружение, потому что в центре его возвышается белый купол, необычайно яркий на фоне обожженной солнцем земли. Внутри очень хорошо. Купол дает ощущение простора, под ним прохладно. Справа и слева от купола — по две комнаты. По одну сторону коллекторская для находок и наша с Максом спальня, по другую — чертежная и комната Б, и Мака. В этом сезоне мы успели пожить в нем недели две. Настало время сбора урожая, и у нас началось массовое увольнение. Цветы все как-то разом исчезли, пришли бедуины со своим скотом, поставили коричневые шатры, и их стада, методично поедая всю растительность, медленно продвигаются на юг.

На будущий год мы вернемся уже сюда. Этот симпатичный дом под куполом, выросший посередине затерянного мира, стал нашим домом.

Шейх в белоснежном одеянии расхаживает вокруг, хитро поблескивая глазками. Когда-нибудь все это достанется ему, но уже сейчас его престиж ощутимо возрос.

Как я хочу снова увидеть Англию! Старых друзей, зеленую траву, высокие деревья. Но и вернуться сюда на следующий год тоже хочется.

Мак делает набросок нашего холма. Рисунок весьма стилизован, но мне очень нравится. Никаких людей — только контуры и волнистые линии. До меня вдруг доходит, что Мак не только архитектор, но еще и художник.

Я прошу его придумать обложку для моей новой книги.

Приходит Б, и жалуется, что сидеть не на чем, все стулья уже упакованы.

— Зачем тебе понадобилось сидеть? — любопытствует Макс. — У нас еще полно дел!

Он выходит, а Б, говорит обиженным тоном:

— Какой у вас энергичный муж!

Господи, посмотрел бы он на Макса в Англии, прилегшего «чуть-чуть вздремнуть» после ленча…

Я невольно вспоминаю Девон, красные скалы, синее море… Как здорово будет снова очутиться дома! Там моя дочь, мой славный пес, там кувшинчики с девонширскими сливками, яблоки и ванна. Я мечтательно вздыхаю.

Прошлогодние находки нас очень вдохновили, и мы горим желанием продолжить раскопки. Мак поехал на другие раскопки, в Палестину, но надеется провести с нами несколько недель в конце сезона. А сейчас с нами поедет другой архитектор. И еще один новый член экспедиции — полковник. Макс надеется копать параллельно в Телль-Браке и Шагаре, полковник будет руководить работами на одном телле, а Макс — на другом. Макс, полковник и наш новый архитектор выедут вместе, а я присоединюсь к ним через полмесяца.

За две недели до отъезда новый архитектор звонит нам и спрашивает Макса, которого в тот момент нет дома. Голос У него явно расстроенный. Спрашиваю, не смогу ли я помочь. Он говорит:

— Я сейчас в агентстве Кука, пытаюсь зарезервировать билет в спальный вагон, а мне говорят, что того места, которое назвал мне Макс, не существует.

Я его успокаиваю:

— Они всегда так говорят. В те места, где мы копаем, обычно никто не ездит, поэтому, естественно, в агентстве о них никогда не слышали.

— Они говорят, что мне надо в Мосул.

— Ничего подобного. — Вдруг меня осенило:

— А как вы им назвали место назначения: Камышлы или Нусайбин?

— Камышлы. Разве оно не так называется?

— Все верно, но станция называется Нусайбин, это на турецкой границе, причем с турецкой стороны. А Камышлы — город сирийский.

— А-а, понятно. А Макс не говорил, что я должен еще взять с собой?

— Да нет, пожалуй. Вы захватили достаточно карандашей?

— Карандашей? — Он удивлен. — Конечно, карандашей у меня достаточно.

— Вам понадобится много карандашей, — уверяю его я.

Не уловив зловещего смысла этого предостережения, он кладет трубку.

До Стамбула я доехала без происшествий, и весь мой солидный запас обуви благополучно миновал турецкую таможню. В Хайдар-Паше я обнаруживаю, что мне придется делить купе с необъятных размеров турецкой матроной.

Она уже пристроила вокруг себя шесть чемоданов, две корзины странной формы, несколько сумок, а также кучу свертков с провизией. После того, как я добавила к этому багажу два своих чемодана и шляпную картонку, в нашем купе практически некуда поставить ноги.

Провожает мою увесистую попутчицу дама очень худенькая и бойкая. Она обращается ко мне по-французски, и мы оживленно болтаем. Ведь я еду в Алеппо? Ах, ее кузина едет не так далеко. Говорю ли я по-немецки? Ах, какая жалость, что нет. Ее кузина немного знает немецкий. А по-турецки я говорю? Тоже нет? Какое невезенье! Ее кузина не говорит по-французски. Но что же нам делать? Как мы будем с нею общаться? Да, соглашаюсь я, похоже, нам не придется общаться.

— Ужасно досадно, — продолжает сетовать бойкая кузина. — Ведь так приятно пообщаться. Ладно, давайте быстренько расскажем, что успеем. Вы замужем?

Я признаюсь, что замужем.

— А дети? У вас, наверное, много детей. У моей кузины только четверо, но зато трое — мальчики! — говорит она с гордостью.

Я чувствую, что должна поддержать честь английской семьи. Меня просто не поймут, если я признаюсь, что у меня только одна дочь, и я бессовестным образом прибавляю себе двух несуществующих сыновей.

— Превосходно! — Кузина сияет. — А сколько у вас было выкидышей? У моей кузины было целых пять — два в три месяца, два в пять месяцев, один мертворожденный младенец, семимесячный!..

Пока она прилежно перечисляет, я размышляю, не придумать ли выкидыш и мне, чтобы возбудить в собеседнице еще более дружеские чувства, но тут, на мое счастье, локомотив дает свисток, и бойкая кузина, промчавшись по коридору, спрыгивает на перрон.