Агата Кристи - Расскажи, как живешь

— Ничего похожего на говядину, говядины там и рядом не лежало.

Походу в мясную лавку здесь соответствует вот такое незатейливое мероприятие: время от времени Мосул отпрааляется на грузовике порыскать по окрестностям. Вернувшись, он открывает багажник — и оттуда вываливаются восемь живых овец! Эти овцы идут в пищу по мере надобности. Мое строжайшее требование — не забивать их под окнами гостиной. И еще я не терплю, когда Ферид гоняется по двору за цыплятами, кровожадно размахивая ножом.

Подобное малодушие раздражает слуг, для них это — очередная причуда европейцев.

Однажды, еще во время раскопок близ Мосула, один из наших старых бригадиров пришел к Максу и взволнованно сообщил:

— Вам надо завтра сводить вашу хатун в Мосул. Там будет казнь — повесят курдскую женщину! Вашей хатун понравится! Такого ни в коем случае нельзя пропустить!

Мое равнодушие, а вернее отвращение к подобному предложению, его озадачило.

— Но ведь там повесят женщину. Их так редко вешают!

Она отравила троих мужей. Хатун обязательно понравится!

Своим твердым отказом я уронила себя в его глазах.

Огорченный бригадир уходит смотреть казнь один.

Иногда у нас неожиданно прорывается-таки излишняя чувствительность. Вообще-то мы не очень задумываемся о судьбе цыплят и индеек, но однажды купили огромного откормленного гуся. У себя в деревне он, очевидно, был любимцем семьи и в первый же вечер решил искупаться вместе с Максом в ванне. Он имел привычку открывать клювом дверь и с любопытством заглядывать в комнату, как бы говоря: «Мне скучно, поиграйте со мной!»

С каждым днем на душе у нас становилось все тяжелее.

Никто не решался отдать распоряжение повару свернуть гусю шею.

Наконец повар рискнул взять это на себя. Гусь был приготовлен по всем правилам кулинарного искусства, с огромным количеством местных приправ и пряностей, и вид и запах у блюда были потрясающие. Но ели мы как из-под палки. Это была самая грустная трапеза в моей жизни.

Наш архитектор однажды опозорился, когда Димитрий торжественно подал на стол барашка — как здесь заведено, на блюде были и голова, и копытца. Кочка взглянул на это угощение — и едва успел выскочить из комнаты.

Но вернемся к «бифтеку». После забоя овцы разделанная туша используется в следующем порядке: сначала готовятся лопатки; их фаршируют рисом и специями (напоминаю, что это коронное блюдо нашего Димитрия), затем задние ноги, потом готовится блюдо, которое в последнюю войну называлось «потрошки», потом что-то вроде тушенки с рисом, а затем уже наименее ценные обрезки — их долго жарят, отчего они существенно уменьшаются и по консистенции приближаются к подошве, — это и есть «бифтек»!

Нам повезло: вся нижняя половина холма, как оказалось, относится к доисторической эпохе. Мы сделали глубокий шурф — до материковой глины, и перед нами предстали пятнадцать слоев последовательного заселения, из них десять — доисторические. После 1500 года до нашей эры городище было покинуто, — вероятно, из-за начавшегося опустынивания. Как всегда, обнаруживается несколько римских и исламских захоронений. Все подобные погребения мы называем римскими, из страха задеть чувства мусульман, но сами рабочие не столь чувствительны.

— Абдул! — кричит один. — Иди сюда! Мы твоего дедушку раскопали!

— Нет, Дауд, это не мой, а твой? — хохочет Абдул в ответ. Всем очень весело.

Сначала находили множество любопытных резных амулетов в виде животных, все — примерно одного типа, но теперь среди них стали попадаться очень необычные предметы — покрытая черным лаком фигурка медведя, голова льва и примитивная статуэтка, изображающая человека.

Макс давно заподозрил неладное, и эта статуэтка — последняя капля. Кто-то явно подбрасывает нашим рабочим подделки.

— Но он не так глуп, этот субъект, — вертя в руках медведя, говорит Макс, — работа очень неплохая!

Начинаем расследование. Подделки появляются в одном и том же углу раскопа, и находят их все время два брата — по очереди. Оба они — из деревни, что километрах в десяти отсюда. Однажды, совсем в другом конце раскопа, обнаруживается весьма подозрительная «ложка» из битума. Ее «нашел» рабочий из той же деревни. На его счет, как обычно, записывают вознаграждение и пока ничего ему не говорят.

Но в день выплаты происходит разоблачение. Макс произносит обличительную речь. Он объявляет эти вещи подделкой и публично их уничтожает, только медведя оставляет на память. Все трое ловкачей уволены. Их это, похоже, не слишком огорчило, хотя напоследок они с возмущением заявляют о своей невиновности. На следующий день на раскопе посмеиваются.

— Хваджа мудрец, он все знает, — говорят рабочие — Он знает все о старинных вещах. Его не проведешь, у него зоркий глаз!

Но Макс огорчен. Ему очень хотелось бы разузнать, как изготавливались эти подделки. Он не может не признать, что сделаны они искусно.

Сейчас легко представить себе Шагар, каким он был три — пять тысячелетий назад. Тогда здесь, вероятно, проходил очень оживленный караванный путь, соединявший Харран с Телль-Халафом. Он шел через горы Джебель-Синджар в Ирак и на Тигр, а дальше — в древнюю Ниневию, связывая крупные центры торговли и ремесел.

Иные находки — весточка от совершенно конкретного человека — например, гончара, оставившего клеймо на донце горшка. Или от хозяина, спрятавшего дома в стене горшок с золотыми украшениями — приданое дочки. Случаются и весточки из более поздних времен: однажды нам встретилась металлическая пластинка с именем некоего Ханса Краувинкеля из Нюрнберга, отчеканенная, вероятно, в начале семнадцатого века Пластинка эта лежала в мусульманском погребении, свидетельствуя о тогдашних контактах этого дикого края с Европой. В слое пятитысячелетней давности мы находим прелестные, глиняные вазочки, покрытые насечкой, — на мой взгляд, настоящие произведения искусства, все ручной работы. Мы находим и «мадонн» того времени — эти грудастые фигурки в тюрбанах, примитивные до гротеска, несомненно приносили кому-то помощь и утешение в трудный час.

Керамика показывает удивительную эволюцию орнаментального мотива под названием «букраниум» — простое изображение бычьей головы со временем становится все более стилизованным и под конец совершенно неузнаваемым для того, кто не видел всех его промежуточных стадий. И вот я с замиранием сердца узнаю этот узор на собственных платьях из набивного шелка! А ведь как звучит — «букраниум»! Не какая-нибудь там «цепочка ромбов»!

И вот он наступает: день, когда первая лопата вонзается в склон городища Телль-Брак. Момент невероятно торжественный.

Совместными усилиями Серкиса и Али две комнаты приведены в порядок.