Яков Гордин - Три войны Бенито Хуареса

— Вы избрали меня президентом, чтобы я охранял закон и правосудие, а не нарушал их. Законность и справедливость были знаменем нашей революции, нашей войны. Мы победили. Встав на путь беззакония, мы уничтожим плоды нашей победы. Я не отдам приказ о расстреле заключенных и буду всеми силами, всеми средствами противиться самосуду. Те, кто убил моего друга сеньора Окампо, — бандиты. А я — конституционный глава просвещенного общества!

Они ушли — угрюмые и разочарованные.

Через несколько минут перед Хуаресом стояли три молодых и бесконечно разных человека — военный министр генерал Игнасио Сарагоса, генерал Леандро Валье, военный комендант столицы, и прибывший из Оахаки полковник Порфирио Диас. Диас стал шире, массивнее, но его кошачья мягкая гибкость осталась. Хуарес не видел своего воспитанника больше трех лет и сейчас смотрел на него с удовольствием. Порфирио отвоевал Оахаку…

Но и это президент тут же заставил себя забыть.

— Улицы полны народу, дон Бенито, — сказал Диас с удовольствием. — Они хотят ответа на преступление Маркеса. Они правы! Не пора ли показать этому отребью, что нас дразнить нельзя?!

Он смотрел сощуренными кошачьими глазами, и видно было, как под мундиром напрягаются и дергаются мускулы. Хуарес отвел от него взгляд. Он с надеждой смотрел на широкое, озабоченное, нахмуренное лицо Сарагосы.

— Когда будет нужно, я пошлю солдат на помощь Национальной гвардии. Если толпа начнет штурмовать тюрьму, охране не справиться.

— Я приказал удвоить охрану, — сказал Хуарес.

— Все равно, сеньор президент. Но говоря честно, вмешательство армии нежелательно. Это озлобит народ…

Хуарес откинулся в кресле и резко уперся в край стола ладонями, как будто хотел оттолкнуть его.

— Помнишь, Порфирио, — сказал он, не глядя на Диаса, — как в пятьдесят шестом, в Оахаке, мне пришлось выйти на улицы с тростью в руке, чтобы отогнать наших радикалов от тюрьмы?

— Те, кого вы тогда спасли, — сказал Диас, — оценили вашу доброту… Я потом дрался с ними три года без передышки… Сколько погибло настоящих, преданных пурос…

— Сеньор президент прав, — сказал Валье, — мы не для того воевали, чтобы уподобиться нашим противникам. Для этого не стоило стараться…

— Если мы в считанные минуты не решим, что предпринять, то будет поздно, — сказал Сарагоса. — Я против мести без суда и против суда Линча.

Хуарес встал.

— Сейчас мы примем решение. И первое, что мы сделаем, — выпустим жену Маркеса. Против нее нет ни малейших улик.

Диас, смотревший в окно, бешено повернулся к нему.

— Она — жена убийцы! — крикнул он.

Хуарес глубоко перевел дыхание.

— А этот человек, — он ладонью указал на Валье, — друг юности Мирамона. Если меня не обманули, дон Леандро, вы с Мирамоном школьные товарищи? И он, покидая Мехико, поручил свою семью вашим заботам?

— Совершенно верно, сеньор президент, — сказал Валье с беззаботной улыбкой. — Мне передали от него письмо, как только мы вступили в город.

— И что же?

— Донья Конча и мальчик в полной безопасности, разумеется!

Хуарес посмотрел на Диаса.

— Что мы сделаем с этим пособником реакции, Порфирио?

Диас махнул рукой.

Президент вышел из-за стола.

— Я пойду на улицы, — сказал он.

— Нет, — быстро сказал Валье, — это сделаю я. За спокойствие в городе отвечаю я, сеньор президент!

«Прежде чем рассказать о небывалом по кипению страстей и высоте благородных порывов заседании конгресса, я сообщу своим читателям два эпизода из событий сегодняшнего дня, составившего целую эпоху.

После того как в восемь часов утра по городу разнесся слух о гибели сеньора Окампо, тысячи людей разных сословий и профессий высыпали на улицы с проклятиями убийцам и требованиями немедленного отмщения. Еще пять дней назад несчастного Окампо назвали предателем за подписание известного договора и требовали расследования, а теперь все впали в горе и ярость!

Чего только я не наслушался на улицах, где на каждом перекрестке гневные ораторы призывали толпу к действию. Триумвират, конвент, террор — все воспоминания французской революции, тысячи подобных идей обсуждались повсюду.

Наконец возбужденная толпа, узнав, что президент Хуарес, верный принципам законности, отказался предать заключенных в тюрьмы реакционеров немедленной казни, сама двинулась к тюрьме Ла Акордада, где находилось много сторонников свергнутого режима.

К сожалению, я опоздал. Подбежав к тюрьме и с трудом пробившись сквозь толпу, я увидел генерала Валье, стоявшего спиной к воротам с раскинутыми руками. Он уже кончал свою речь: „Я клянусь вам, что правосудие будет скорым и нелицеприятным! — громко говорил он звучным голосом. — Но это будет правосудие, а не разбой! Граждане! Мы отомстим убийцам в бою! Так поступают свободные люди! Только рабы способны растерзать свои жертвы в угоду страстям! Верьте мне, вы меня знаете!“

И тут здоровенный метис, с распоротой во всю длину штаниной, в распахнутой рубахе, стоявший перед генералом с какой-то дубиной в руке, раскрыл огромный зубастый рот и завопил так, что генерал, по-моему, впервые испугался: „Да здравствует Лысый Валье!“

Генерал Валье одержал еще одну победу!

Вы спросите — почему „Лысый“? Сейчас объясню. Я уверен, что толпу укротили вовсе не речи генерала, а его обаяние, его популярность. Леандро Валье, самый молодой генерал Хуареса, как говорят, спасший жизнь президента в начале гражданской войны, пользуется любовью не только солдат, сражавшихся под его командованием, но и городской толпы. Мексиканская толпа любит оригиналов. А генерал Валье именно таков — сильная стройная фигура, добродушная сверкающая улыбка, не сходящая с лица, белая кожа, крохотная бородка и необыкновенно короткая стрижка — потому прозвище „Лысый Валье“ — вот вам портрет Валье. Нет, он будет неполным, если не сказать о его всем известном остроумии и маленькой, отнюдь не генеральской, круглой шляпе, которую он носит на самом затылке. Он считается одним из самых талантливых военных. Он и Сарагоса — восходящие звезды конституционной армии, идущие на смену генералам-политикам вроде Дегольядо и Ортеги.

Таким образом, генерал Валье, проскакав по всему городу, удержал граждан столицы от кровопролития.

Но тем не менее слухи о казни заключенных дошли до дипломатов. И к президенту явился весь дипломатический корпус. Президент принял дипломатов вместе со своим министром иностранных дел сеньором Леоном Гусманом. И посол Эквадора, сеньор Пастор, от имени всех послов просил сеньора Хуареса отложить расстрел, о котором им точно известно, и не становиться на одну доску с бандитами Маркесом и Сулоагой.