Ханс Киллиан - В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943

Русская война становится страшной. Нас всех гнетет ужас, но каждый остается наедине со своими мыслями, одинокий и покинутый. Чувство отвращения переполняет душу. Нам стыдно.

После бесконечной поездки наконец-то добираемся до стометрового моста через реку Шелонь под Сольца-ми. На мосту образовалась пробка. Приходится ждать. Все вытянулись в ряд.

Город Сольцы живописно расположился на берегу реки – типичный российский гарнизонный городок. Неподалеку находится аэродром с огромными ангарами, казармами, административными зданиями. Тут же кинотеатр и другие постройки, идеально подходящие для размещения военных госпиталей. Здесь можно принимать раненых из северных районов сражений, из Новгорода, а также с востока и юга, из-под Старой Руссы. Аэродром приводят в порядок: наши летчики его изрядно подпортили. По краям летного поля можно видеть множество разрушенных русских самолетов: бомбардировщиков, истребителей и других машин – настоящее кладбище.

Наш новый лагерь располагается почти в десяти километрах к востоку от города, в небольшом лесу на берегу Шелони. Мы сворачиваем в Борки. Машина останавливается перед настоящей огромной дачей. Раньше здесь, по-видимому, находился детский сад. Вокруг здания теснятся домики, которые подойдут в качестве лабораторий для патологоанатомов. Я поселяюсь в одной комнате с язвой Форстером. Самую большую комнату командир нашей медико-санитарной дивизии отводит под клуб.

Идиллический уголок земли эти Борки. Если, выйдя из дома, пройти несколько шагов по направлению к Шелони, окажешься на краю высокого обрыва. Над головой – огромные древние сосны. Далеко внизу сверкает зеркальная гладь реки, которая медленно и величественно несет свои воды. На том берегу видны избушки небольшой деревеньки. Они так гармонично вписываются в ландшафт, что еще более мелкие рыбацкие хижины, расположившиеся на склоне, почти сливаются с землей.

Впереди на линии фронта идет ожесточенное сражение за Старую Руссу, знаменитый курорт на озере Ильмень, где жил Достоевский и где он написал свой роман «Идиот».

Впервые въезжаем в Старую Руссу спустя два дня после взятия города. Пасмурная, промозглая погода, город производит унылое впечатление. Дождь насквозь пропитывает землю, делая ее рыхлой. Неприятно, холод пронизывает до костей, знобит. Сточные канавы переполнены водой. Малейшие углубления на дороге наливаются огромными лужами.

Вдоль южного берега озера Ильмень дорога тянется прямой полосой и сворачивает только у небольшой деревеньки Коростынь, расположенной на высоком холме. Оттуда взор устремляется в бесконечную даль, уходящую за горизонт над поверхностью озера, вода которого во время шторма приобретает странный коричневый оттенок, видимо, из-за того, что со дна поднимается ил.

В Коростыни находятся развалины дворца великой императрицы Екатерины II, которая часто бывала в Старой Руссе.

Наконец, показались башенки и купола церквей. Над развалинами города еще витают облака дыма. Чем ближе к нему, тем сильнее нас охватывает чувство тревоги и неопределенности. Всем известно, какими тяжелыми были бои за Старую Руссу. В конце концов наша машина при въезде в город попадает в пробку, так как главный мост через реку Полисть, где пролегает трасса, разрушен, а прямой доступ к городу заблокирован. Приходится ждать, пока не освободится какая-нибудь лазейка. Наконец нам удается проскочить вслед за тяжелым, нагруженным артиллерийскими боеприпасами грузовиком и достичь другого берега. На первой скорости машина взбирается по скользкому склону, кто-то подталкивает нас сзади. Мы выезжаем на главную улицу, ведущую к старому рынку с низкими аркадами, магазинчиками и трактирами. Каким-то чудом по воле судьбы эта рыночная площадь уцелела. Она напоминает о Древней Руси. На площади в пестром беспорядке сгрудились автомобили и всякого рода прочий транспорт. Многие крестьяне в поисках укрытия бежали в город. На другом берегу Полисти виднеется причудливая башенка церкви, отражающаяся в воде со всеми своими куполами. Церковь частично разрушена, красные разграбили ее и превратили в этнографический музей примитивного искусства. Символ культуры.

Осторожно мы едем по главной улице – аллее. Здесь санитарная часть организовала дивизионный медпункт. Внезапно чувство страха перед неопределенностью воплощается самым ужасным образом.

На одном из перекрестков я невольно поднимаю глаза. На балконе дома в разодранных в клочья лохмотьях болтаются тела троих повешенных. Густель тоже заметил их. Судорожно вцепившись в руль, он продолжает вести машину. Отвратительная картина преследует нас по пятам. На каждом фонарном столбе мы обнаруживаем новых повешенных, со свернутой набок головой, с выпавшим языком. На нас смотрят сине-серые лица с остекленевшими глазами, устремленными в пустоту.

Я приказываю остановиться, подзываю фельдфебеля и спрашиваю:

– Что здесь произошло? Какой ужас!

– Господин капитан, – рапортует он, – акт возмездия. Все они преступники. Их выпустили из тюрем и ради устрашения вчера публично повесили вместо заложников.

– Да, но за что? – беспомощно пробормотал я.

По словам фельдфебеля, в одном здании разместили большой отряд молодых ребят из трудовой армии, которые едва успели приехать сюда на велосипедах со своими лопатами и карабинами.

– Как только они расположились, – продолжает свой рассказ фельдфебель, – весь дом взлетел на воздух. Пятьдесят девять юнцов погибли на месте, господин капитан, пятнадцать тяжело ранены. Вы не представляете себе, как возмущены были наши люди. Мы нашли электрический запальный кабель, который вел к подрывному устройству, заложенному в доме. Какая-то фанатичка сначала спокойно наблюдала за тем, как ребята заходили внутрь, а затем совершила это массовое убийство. Когда ее схватили, она, даже не дрогнув, созналась в преступлении и по закону военного времени была расстреляна на месте. Потом произошло все остальное, господин капитан, – акт возмездия.

Да, эта война действительно стала грязной, беспощадной, и мы должны вписать в ее строки свои имена.

Подавленные, мы молча едем дальше. Слева виден штаб Красной армии, деревянная неотесанная изба с белыми столбами. Мы, не останавливаясь, сворачиваем к югу и направляемся через разрушенный город прямо в парк, где находится курорт Старой Руссы, солеварня и старинная, построенная в стиле 1830-х годов, сильно поврежденная гостиница. В парке, в большом деревянном доме, расположился полевой госпиталь одной из наших ударных дивизий.

Старая Русса, знаменитый грязевой курорт еще с царских времен, одновременно являлась гарнизоном лучших кавалерийских полков, среди которых был и полк кирасир под командованием кайзера Вильгельма П. Каждый год сюда съезжались представители высшей знати, великие князья, в том числе и Николай Николаевич, [12]игравший важную роль при дворе до 1914 года. Прекрасная королева Румынии Мария [13]тоже здесь гостила. Необыкновенно красивые монастыри и церкви дополняют романтический образ этого небольшого города. Многочисленные реки, соединенные мостами, вьются змейками через город, стекаясь в устье Ловати. Старая Русса до 1900 года была русским Гамбургом. Затем над ней бурей пронеслась красная революция, оставив здесь свои кровавые следы. Место аристократии на курорте заняли новые господа красной империи – Ленин, Сталин, Молотов и другие. Теперь уже они приезжали сюда поправлять свое здоровье и пользоваться услугами оставшегося здесь врача-немца. Большевики лишили его собственной практики, но предложили государственную службу с жалким окладом.