Ханс Киллиан - В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943

Он взглянул на меня с удивлением, ведь он полагал, что все сделал наилучшим образом и можно уже заканчивать. Я быстро привожу себя в порядок, беру скальпель и широко разрезаю рану. Молодой хирург должен раздвинуть края раны и мышцы, чтобы можно было заглянуть внутрь.

– Давайте осмотрим канал, по которому прошла пуля!

Держа в руке зажим, я проникаю в глубь канала и один за другим очень осторожно извлекаю разнообразные предметы: три металлических осколка, небольшую щепку, кусочки земли и обрывок ткани. Все это раскладывается на белой салфетке без лишних слов. Юный доктор с изумлением воззрился на марлю. Теперь ему нужно только повернуть руку раненого, и та же процедура повторяется на месте выхода пули. Снова мы обнаруживаем обрывки униформы, два камешка и небольшие щепки. Вся коллекция раскладывается на втором белоснежном компрессе.

– Видите, здесь могла возникнуть газовая гангрена. Человек потерял бы руку, а то и жизнь!

Я посыпаю рану порошком мезодина (сульфаниламидный препарат), оставляю ее абсолютно открытой и делаю дренаж.

– Теперь можно спокойно накладывать шину.

Пристыженный молодой хирург стоит передо мной и бормочет:

– Теперь я хоть чему-то научился. Извините, пожалуйста, я действительно думал, что правильно обрабатываю рану. Не забуду этот урок до конца жизни.

– Да, милый мой, хирургия не так проста, как пишут в новеньких учебниках. Если бы вы только знали, сколько мне довелось совершить ошибок!

Ночевать мы остаемся здесь. На следующий день складывается благоприятная возможность посетить самый северный полевой госпиталь фронта, расположенный в деревне Шапки неподалеку от Шлиссельбурга. Ранним утром наш автомобиль уже скользит по узкой дороге вместе с потоком остальных машин. По бескрайним снежным полям и бесконечным лесам можно ехать только с охраной. Никто не знает, что таится в этих заснеженных зарослях. Часто случаются налеты партизан.

Линия фронта становится все слабее, на плечах каждого лежит груз тревог. Теперь, работая, хирурги испытывают двойную нагрузку, от которой невозможно избавиться. Операции проходят под грохот боя.

Нам обязательно нужно вернуться в Любань еще засветло. Обратная дорога проходит без происшествий, единственное, что причиняет нам неудобства, – сорокаградусный лютый мороз. Я поражаюсь, как это Густел ь выдерживает все, как у него не отказывают руки за рулем, как не замерзает правая нога, которая постоянно соприкасается с холодным металлом педали газа? Изможденные, мы прибываем в госпиталь. Ничто не изменилось, кризис продолжается.

Через несколько домов располагается простенький офицерский клуб. Когда мы заходим внутрь, на улице уже темно. В теплой комнате сидят несколько офицеров, громко обсуждают между собой тактические маневры, положение на фронте и при этом, на удивление, не стесняются в выражениях. Здесь можно выпить горячего чая или даже спиртного и согреться.

Вдруг заходит молодая женщина, прекрасное, идеальное создание: стройная и темноволосая, наверное, с Кавказа. Она подходит к нашему столу, чтобы предложить нам горячего чая.

– Ты, чай? – негромко спрашивает она меня.

Ее огромные глаза блестят, точно темные угли. Она слегка улыбается, по ее лицу прокатывается теплая, сердечная волна женской доброты. Наверное, она почувствовала, в каком разбитом состоянии я нахожусь после всего увиденного ужаса. Я беспомощно смотрю ей в глаза.

Неужели взгляд женщины может все так перевернуть! Я был готов ко всему, только не к этому, нет. Мне хотелось закричать от того безумия, которое творится вокруг.

Она наливает мне горячего чая, я не отказываюсь. Затем уходит, а я продолжаю смотреть ей вслед – такой необыкновенной, прекрасной молодой женщине. По-прежнему оглушенный, я глотаю свой чай и наконец спрашиваю соседа:

– Откуда здесь эта женщина, кто она?

Говорят, ее нашли полумертвой, умирающей от голода и кормили, пока к ней вновь не вернулись силы. Предположительно, она из Ленинграда, а сейчас работает в клубе официанткой.

Слишком уж она красива со своими завораживающими формами, темно-карими глазами и черными как смоль пушистыми волосами. Не к добру это. Может быть, ее вообще забросили русские, чтобы она передавала им сведения.

Слепое доверие ушло, остались лишь подозрительность и неопределенный страх.

И опять Борки. На место профессора Виганда прибыл новый врач, профессор Райнер. Он субтилен и производит впечатление не самого выносливого человека. Однако часто худощавые люди бывают очень стойкими.

9 декабря 1941 года. Жемчужная гавань.

Япония объявляет войну Великобритании и США – новость, потрясшая весь мир. Солдаты ликуют, зарождаются неясные надежды. Японцы прижмут русских и введут Квантунскую армию в Маньчжурию. Однако об этом и речи не идет. Дедушке Сталину давно известно о том, что японцы не тронутся с места. Его сибирские дивизии едут навстречу нам.

Неожиданно мне с опозданием предоставили двухнедельный отпуск. До меня все еще не доходит, как это было возможно. Видимо, главный врач хотел дождаться прибытия второго хирурга-консультанта, который бы взял на себя всю ответственность.

Густель отвозит меня на железнодорожный вокзал в Сольцы, там стоит госпитальный поезд, готовый к отправке на родину. Начальник выделил мне место в своем вагоне, он даже рад, что у него под боком будет хирургическая помощь. Отправка груженого поезда задерживается на несколько часов по причине, в которую трудно поверить, – из-за нехватки воды. При дьявольском морозе в 38–43 градуса невозможно найти открытого источника, из которого можно было бы пополнить запасы нашего локомотива. Все водопроводы вокзала замерзли. Наконец, удается пробить лед на Шелони и набрать воды.

Поезд трогается, колеса скрипят, тормоза срываются, поезд едет, покачиваясь, нагруженный болью и страданиями российского похода. День и ночь он движется в направлении Порхов – Псков – Даугавпилс.

Мы быстро знакомимся. Иногда я помогаю коллеге в хирургических вопросах, накладываю повязки и провожу небольшие операции вместо него. Когда делать нечего, смотрю в окно на бесконечные просторы белого, заснеженного ландшафта и предаюсь своим мыслям.

Начальник рассказывает о том, как однообразна служба в таком поезде и как со временем становишься абсолютно одинок.

На шестой день наш поезд отправляют через Кенигсберг дальше в Берлин. Там мне везет – я быстро пересаживаюсь на скорый поезд, который идет на юг. По дороге домой мое напряжение спадает, впервые с начала войны на востоке. Какое удивительное свидание! Сияя от счастья, жена показывает мне нашего маленького сына, великолепного крепкого малыша.