Ханс Киллиан - В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943

Черт знает что такое! Никак не ожидал. Вот упрямый тип, этого у него не отнимешь.

– Потом начнутся прения, и вам дадут первое слово. После вас – профессору Карелису, который проводил опыты на животных. Мы не мы будем, если не расправимся с этим господином.

– Расправимся, не беспокойтесь. И беспощадно. Я разделаюсь с ним ради раненых!

Мы поднимаемся наверх в зал заседания. Постепенно собирается большой круг приглашенных. Здесь присутствуют видные профессионалы, такие крупные специалисты, как Гулеке, Теннис, Пейпер, Росток и конечно же Фердинанд Зауэрбрух. Хирург-консультант инспекции медицинской службы руководит работой заседания. Он открывает его и приглашает подполковника Паукера занять свое место.

Все взгляды устремляются на низенького, коренастого человека, изо всех сил старающегося принять наглый и самоуверенный вид. Советник заявляет, что господин инспектор разрешил господину подполковнику Паукеру перед началом заседания сделать отчет о своем методе прижигания ран. После чего ученый совет должен окончательно решить, оставить в силе запрет на прижигание ран на фронте или нет.

– Слово предоставляется господину Паукеру.

Паукер вскакивает с места, встает в позу, бряцает шпорами, кланяется, точно деревянный, и хорошо подобранными и, сразу видно, заученными фразами начинает пространный доклад о пользе прижигания. Он хвастает и сыплет цифрами. Кажется, что вся моя беспощадная критика разбилась о него, как о стенку горох.

Две или три минуты проходят гладко, затем Паукер теряет мысль, как уже было однажды, и начинает нести бесконечный вздор. Создается впечатление, что он сам не вполне уверен в той бессмыслице, которую так многословно излагает. Наконец, советник не выдерживает, вмешивается и просит господина Паукера выражаться покороче и заканчивать свой доклад. В конце концов, на повестке дня еще много вопросов. Однако несгибаемый Паукер не смущается и не дает сбить себя с толку.

Председатель прерывает его во второй раз. Теперь все присутствующие, несомненно, получили полную информацию и могут принять решение. Он обращается ко мне:

– А теперь, профессор, прошу вас кратко изложить те выводы, к которым вы пришли, наблюдая на своем участке фронта случаи прижигания!

Я готов к бою. Мне потребовалось всего несколько слов, чтобы доказать всю абсурдность прижигания. Ограничившись лишь тем, что видел сам, я объявляю этот метод жестоким, бессмысленным и недопустимым, поскольку он причиняет вред раненому.

– Цифры, которые называл господин Паукер, никак не могут соответствовать действительности. Я наблюдал много случаев прижигания в госпиталях и убедился в том, что швы на ранах расходятся, раны плохо и с трудом заживают, дурно пахнут из-за образования ожоговых некрозов и долгое время гноятся, а процесс стягивания замедляется. Особенно тяжкие последствия возникают в результате прижигания легочных ран. С трудом закрытые ранения груди вновь открываются, уважаемые господа, снова наступает коллапс легких, и из-за этого в семи случаях мы потеряли двух человек. И еще одно: из-за того, что этот метод очень болезненный, требуется глубокий наркоз. Фронтовые хирурги, которым господин Паукер навязывал свой метод, были вынуждены использовать хлороформ, поскольку общего наркоза оказалось недостаточно. Я думаю, все вы знаете, какую опасность для сердца представляет хлороформ!

Далее господин Паукер утверждал, что, применяя прижигание, можно предотвратить даже газовую гангрену и снизить уровень смертности. Это тоже ни в коей мере не соответствует фактам! Мы обследовали целый ряд случаев, когда после прижигания у раненых развивалась тяжелая форма газовой гангрены, что вело к повторной операции, а зачастую к ампутации. В одном случае даже возникло двойное заражение: столбняком и газовой гангреной.

Уважаемые господа! На основании этих фактов я выступаю категорически против метода прижигания, особенно против прижигания ран груди при сквозном ранении легких. В интересах раненых запрет господина инспектора должен остаться в силе!

Я возвышаю голос:

– Надеюсь, господа, что отныне этот запрет будет невозможно нарушить!

По удивленным взглядам я вижу, что последнее замечание попало в цель. Затем продолжаю:

– К моему глубокому сожалению, несколько дней назад, то есть уже после официального запрета инспекции медицинской службы, в одном из военных госпиталей мы снова обнаружили четыре случая прижигания. Это, несомненно, означает, что господин Паукер нарушил запрет. И это самое важное, что я хотел вам сообщить.

Все с недоумением воззрились на Паукера. В зале физически ощущается растущее напряжение. Слышатся возбужденный шепот, шелест и ропот. Чувствуется, что все поражены и ошеломлены. Лицо советника инспекции, обращенное ко мне, совершенно неподвижно. Лишь по его губам пробегает легкая удовлетворенная улыбка. Выстрел грянул. Советник требует тишины и вызывает профессора Карелиса.

Карелис, не вставая с места, очень спокойно, с невозмутимым видом, докладывает, что господин инспектор поручил ему провести опыты на животных. В общей сложности было поставлено четыреста экспериментов. Искусственные раны специально инфицировались, а затем подвергались прижиганию. Были проведены бактериологические и гистологические исследования. Результат полностью отрицательный. Прижигание не приносит никакой пользы, а напротив – причиняет дополнительный вред.

После профессора Карелиса свое мнение высказывают другие специалисты, например профессор Гулеке из Йены. Он также категорически отвергает прижигание, ни о каких преимуществах этого метода не может быть и речи. Поскольку Зауэрбрух немногословно, но очень четко тоже высказывается против прижигания ран, то обсуждение на этом и заканчивается.

Ученый совет уполномочивает председателя сообщить господину инспектору, что все, разумеется, кроме Паукера, высказались за то, чтобы оставить строгий запрет в силе.

Господин Паукер может быть свободен. Он поднимается, раскланивается, звенит шпорами и удаляется.

Как отличается мое возвращение на фронт от январского путешествия, полного лишений и нужды! Пробуждаясь и сбрасывая с себя ледяные и снежные покрывала, земля облачается в нежно-зеленый наряд, являя свои чудеса. На улице так тепло, что можно распахнуть окна настежь. Соловьи и дрозды заливаются без умолку, самые разные птицы распевают свои песни на все лады. Война грохочет где-то далеко; тем отчетливее ощущается тепло земли и прелесть нетронутых просторов первозданной природы.

Незадолго до прибытия в Порхов я случайно оказался у открытого окна: просто стою и ни о чем не думаю. Вдруг на опушке появляются два огромных лося. Рысью они перебегают с одной стороны леса на другую через узкую прогалину – удивительное зрелище! Древние животные охвачены беспокойством и, озираясь по сторонам, стремительно уносятся прочь.