Феликс Керстен - Пять лет рядом с Гиммлером. Воспоминания личного врача. 1940-1945

В течение следующего дня мы оба решили, что я должен заступиться перед Гиммлером за всех заключенных евреев и получить его согласие на то, чтобы помочь им продовольствием и лекарствами, одновременно обеспечив вывоз как можно большего числа евреев в нейтральные страны. Мы выдвинули следующие предложения:

1. Передача продовольствия и лекарств заключенным-евреям.

2. Перевод всех евреев в специальные лагеря, где они окажутся под попечением и контролем со стороны Международного Красного Креста.

Шторьх полагал, что Всемирный еврейский конгресс со временем может взять на себя обеспечение этих лагерей продовольствием.

3. Освобождение отдельных лиц по особым спискам.

4. Освобождение заключенных-евреев и их отправка за границу, главным образом в Швецию и Швейцарию. Предполагалось, что Швеция примет от 5 до 10 тысяч евреев.

Шведское правительство поддерживает этот план и разделяет мнение Всемирного еврейского конгресса, что уничтожение концентрационных лагерей – жест отчаяния, который приведет лишь к тому, что лишние сотни тысяч человек погибнут в самом конце войны. Завтра я лечу к Гиммлеру, чтобы обсудить с ним эти вопросы.

Я получил от Всемирного еврейского конгресса сообщение с меморандумом Шторьха по этим же вопросам, который завершается такими словами: «Нам известна вся глубина Ваших гуманных чувств, и мы благодарим Вас за все, что уже сделано Вами в этом отношении. Мы надеемся, что Вы и теперь добьетесь успеха, оказывая нам помощь в нынешней отчаянной ситуации».

Харцвальде

11 марта 1945 года

Во время предварительных дискуссий, к крайнему несчастью, в лагере Берген-Бельзен, за обитателей которого так беспокоился Всемирный еврейский конгресс, произошла вспышка тифа, и об этом не доложили Гиммлеру. Я немедленно выразил ему протест и заявил, что он ни при каких обстоятельствах не должен допустить, чтобы этот лагерь стал центром эпидемии, которая несет угрозу всей Германии; он обязан принять соответствующие меры, какие бы чувства ни испытывал по отношению к обитателям лагеря. К моему удовлетворению, Гиммлер согласился немедленно решить эту проблему. В своем приказе, копию которого я получил сегодня от Брандта, он воспользовался теми же словами, к которым прибегал я, настаивая на срочных мерах против заразы.

Харцвальде

12 марта 1945 года

Дискуссии с Гиммлером начались 5 марта. Он пребывал в крайне нервном состоянии; переговоры проходили тяжело и бурно. Гиммлер прибегал к следующему аргументу:

– Если национал-социалистической Германии суждена гибель, то наши враги и преступники, содержащиеся в концлагерях, не получат удовлетворения, встав на наших руинах как победители-триумфаторы. Они погибнут вместе с нами. На этот счет есть прямые приказы фюрера, и я прослежу, чтобы они были выполнены без малейших отклонений.

После крайне утомительных дискуссий, продолжавшихся много дней и не раз принимавших напряженный характер, я наконец убедил Гиммлера, что такая финальная вспышка крупномасштабной резни совершенно бессмысленна, и во имя гуманности убедил его, что он не должен исполнять вышеупомянутые приказы. Сегодня я заключил с Гиммлером следующее соглашение:

1. Гиммлер не станет выполнять приказ Гитлера взрывать концентрационные лагеря при приближении союзников; ни один лагерь не будет взорван, и никто из заключенных не погибнет.

2. При приближении союзников над концлагерями должен быть поднят белый флаг, а сами лагеря должны быть сданы в установленном порядке.

3. Дальнейшее уничтожение евреев приостанавливается и запрещается. С евреями следует обращаться так же, как с другими заключенными.

4. Концентрационные лагеря не подлежат эвакуации. Заключенные должны оставаться там, где содержатся сейчас; они могут получать продовольственные посылки.

Гиммлер поставил под этим соглашением подпись: «Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС». Я же подписался: «Во имя гуманности, Феликс Керстен».

Таков был первый решительный шаг, который предотвратил угрозу, нависшую над заключенными евреями, и в то же время спас жизни тысяч узников различных национальностей. Никогда в своей жизни я не испытывал такого возвышенного счастья, как в тот момент, когда поставил свою подпись на этом документе под подписью Гиммлера. Я ощущал себя представителем невидимой силы, превосходящей все иные силы на земле. Взяв ручку, я еще не представлял себе, какими словами подписаться. Но, глядя, как на бумаге медленно появляется напыщенная подпись Гиммлера, мне стало ясно, какую великую силу я представляю на переговорах с Гиммлером – саму гуманность, и я выразил это чувство, подписавшись «во имя гуманности». Гиммлер посмотрел на меня как пораженный громом, кивнул, сложил бумагу и отдал мне мою копию договора, не сказав ни слова. Я положил ее в карман и поднялся, чтобы уйти.

У меня не было времени, чтобы зафиксировать все этапы переговоров с Гиммлером, предшествовавшие подписанию документа, так же подробно, как я записывал прежние разговоры с ним. Постоянно всплывали новые проблемы и затруднения; я часами сидел на телефоне и использовал все имеющиеся у меня связи. Мне помогал Брандт, увещевая Гиммлера и подготавливая почву для следующей сделки. Хотя любому наблюдателю очевидно, что конец близок, Гиммлер живет в постоянном и совершенно непостижимом для меня страхе перед Гитлером и его окружением, особенно перед Геббельсом и Борманом. Я подмечал это снова и снова, когда поднимал другие темы, которые наметили мы со Шторьхом. Лично Гиммлер пошел бы на большие уступки, если бы не испытываемый им постоянный страх. Очевидно, ему не дает покоя возможность, что в самый последний момент ситуация радикально изменится – и как тогда он оправдается перед фюрером?

Теперь мне вполне очевидно, насколько сильно гипнотическое влияние, оказываемое Гитлером на Гиммлера. Тот по-прежнему подчиняется этой силе внушения, даже в преддверии неминуемого конца. Он постоянно заклинает меня соблюдать строжайшую секретность; больше всего его беспокоит то, как бы документ не попал в руки «шакалов из прессы». Я был вынужден дать ему слово чести, что не покажу соглашение ни одной живой душе, что не буду снимать с него никаких копий и даже фотографировать. Этот памятный документ я взял с собой в Швецию.

Харцвальде

13 марта 1945 года

Сегодня я попросил Гиммлера освободить француженок из лагеря Равенсбрюк, что он уже обещал мне в декабре 1944 года. Я указал Гиммлеру, что держать их в заключении больше нет никаких причин, так как Франция освободилась от немецкой оккупации и задержание этих женщин лишилось всякого смысла. Я думал, что эту просьбу сравнительно легко выполнить, но, к своему изумлению, обнаружил, что Гиммлер не склонен идти мне навстречу. Очевидно, некоторые из этих узниц попали в лагерь по приказу свыше и Гиммлер боялся осложнений. После долгих проволочек и бурных дискуссий Гиммлер наконец согласился освободить 800 француженок и отправить их в Швецию. В то же время он заявил, что хочет некоторых из них оставить в Германии, чтобы иметь рычаг влияния на Францию. Очевидно, он отберет тех женщин, чье освобождение не представляет опасности. Мне нужно немедленно связаться с Брандтом, чтобы принять меры, гарантирующие быстрое освобождение женщин.