Арсений Гулыга - Гердер

К тому же анализ трактата Радищева не является нашей задачей. Опираясь на знакомство с творчеством Гердера, мы хотим лишь выдвинуть дополнительные аргументы в пользу того взгляда, что в содержании трактата, несмотря на бросающиеся в глаза противоречия, имеется единая внутренняя логика. Дело заключается в том, что во всех четырех его книгах мысль Радищева в какой-то мере как бы следует за Гердером, рассматривая поставленные им проблемы, обдумывая выдвинутые им идеи, развивая и углубляя их.

Гердеровские мотивы в трактате «О человеке…» отмечались уже в работах И. Лапшина и К. Биттнера. Но оба эти автора, считая, что как Гердер, так и Радищев являются идеалистами, не могли охватить проблему во всей ее полноте. Лапшин сопоставлял с произведениями Гердера лишь третью и четвертую книги трактата; Биттнер увидел отзвук гердеровских идей и в первой книге, но решительно отказывался от того, чтобы найти что-либо общее с Гердером во второй книге, проникнутой духом «динамического материализма» и исполненной стремления к «четкому» определению исходных понятий. Биттнер отмечал здесь близость позиции Радищева к работам Пристли и заявлял, что вторая книга «вряд ли что-либо даст для темы Гердер и Радищев, так как ни динамический материализм, ни четкое разграничение понятий не были делом Гердера. Не удивительно поэтому, что во второй книге мы не можем найти никаких моментов соприкосновения с Гердером» (28, стр. 35).

Между тем уже одно имя Пристли заставляет вспомнить о Гердере. Как мы отмечали выше, в «Идеях философии истории человечества» Гердер солидаризуется с английским материалистом и отстаивает динамическую концепцию, в значительной степени приближающуюся к материалистической философии. Идеи несотворимости мира, единства материи и сознания, исторической эволюции психики, которые развиваются во второй книге трактата Радищева, вполне созвучны Гердеру. Рассматривая ступени возникновения сознания, Радищев говорит о раздражимости («раздраженность»), которая заметна уже у растений, о чувственности, которая связана с наличием нервов, о мышлении как о процессе деятельности мозга. Все это перекликается с соответствующими местами гердеровской работы «О познании и ощущении человеческой души», которую мы рассматривали выше. Вполне возможно, что здесь мы имеем дело не с заимствованием, а с совпадением, с параллельной работой мысли, занятой одними и теми же проблемами. Разбирая проблему раздражимости, и Гердер и Радищев ссылаются на один и тот же источник — работы Галлера. Так обстоит дело со второй книгой.

Что касается трех остальных, то их близость работам Гердера еще очевиднее. В первой книге Радищев неоднократно называет имя Гердера, перелагает или цитирует его работы. Критика преформизма, сопоставление человека с животными, пантеистическое истолкование бога, даже афоризм «человек рожден для общежития» — все это в той или иной степени восходит к Гердеру.

В третьей части мы также встречаемся и с именем, и с мыслями Гердера. Мы видим их в рассуждениях «о лестнице веществ», о том, что человек не есть «конец творения», что постепенность в усложнении организмов проистекает из «постепенности в сложении естественных сил», которые связаны с органами и организмами, но не тождественны им, что естественные силы не могут ни исчезнуть, ни деградировать, а только совершенствоваться. В четвертой части Радищев воспроизводит ход мыслей гердеровского диалога «О переселении душ»; из трех возможных вариантов «человеческого бытия по смерти» (перевоплощение в себе подобное, в низшее или высшее существо) им принимается, так же как и Гердером, последний. Мы помним, что эти отдающие мистицизмом рассуждения приводили Гердера к предположению о всеобщности развития и его беспредельности. К аналогичным выводам приходит и Радищев: «Стремление к совершенствованию, приращение в совершенствовании кажется быть метою мысленного существа и в сем заключается его блаженство; но сему стремлению к совершенствованию, сколь оно ни ограниченно есть, предела и конца означить невозможно» (21, стр. 409). И хотя Радищев неоднократно говорит о личном бессмертии, эта проблема сливается с реальной проблемой совершенствования человека, его будущего.

Последние части трактата вряд ли могли служить «маскировкой». Не все, что в них написано, могло бы удовлетворить священный Синод. Вот, например, рассуждение о боге: «Всемогущее существо в самом деле не награждает, не наказывает, но оно учредило порядок вещам непременный» (21, стр. 414). А в первой книге Радищев восклицает: «Вся плоть, все кости ощущают над собой власть, их превышающую. Называй сие, кто как хочет, но Гоббес, но Спиноза ее ощущали, и если ты не изверг, о человек! то отца своего ты чувствовать должен, ибо он повсюду» (21, стр. 313). Следовательно, и в начале и в конце трактата излагается единая пантеистическая точка зрения, весьма далекая от церковной ортодоксии.

В основном содержании трактата нет противоречий, по-разному звучат лишь рассуждения о бессмертии. Но если последнее понимать как неуничтожимость сил природы, непрерывность прогрессивного развития человека, то признание бессмертия теряет мистический смысл. К тому же не у всех материалистов XVIII столетия была единая, последовательная точка зрения на эту проблему. А Гердер и Радищев были сыновьями своего века.

Имя Гердера было чрезвычайно популярно в русских литературных кругах. Державин, Карамзин, Жуковский вдохновлялись и его интересом к античности, и его любовью к народному творчеству. Проникновенную характеристику Гердера как историка мы находим в «Арабесках» Гоголя. Идеями Гердера проникалось и русское естествознание. Отзыв К. Бэра мы приводили. Я. К. Кайданов в своей диссертации «Четверичность жизни» (1812) неоднократно ссылается на Гердера.

Свидетельством огромного интереса к Гердеру в России того времени служит и то обстоятельство, что в 1805 г. Дерптский, ныне Тартуский, университет приобрел на аукционе в Веймаре значительную часть личной библиотеки мыслителя (см. 11). Правда, по дороге в Прибалтику много книг погибло при кораблекрушении, но то, что удалось спасти, и поныне с любовью хранится в одном из старейших наших книгохранилищ. Памятник Гердеру в Риге и его библиотека в Тарту — зримые напоминания о той роли, которую некогда сыграл великий немецкий просветитель в духовном развитии народов нашей страны.

Август Готский 79

Аверроэс 107, 109

Аделунг И. К. 58, 59

Азадовский М. К. 151, 153

Альберт Великий 82

Андреэ В. 87

Аристотель 77, 82, 131, 149

Арнольд Г. 55

Аттила 96