Эрих Редер - Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935-1943

В действительности, когда в начале июня 1940 года я пожаловался Гитлеру на недостаточную поддержку программы строительства подводных лодок, он заверил меня, что, как только Франция выйдет из войны, он намерен сократить размер армии, демобилизовав всех старослужащих и технических специалистов, после чего он отдаст приоритет в обеспечении материалами и живой силой ВМФ и ВВС.

И поэтому совершенной неожиданностью для меня стало, когда, примерно в августе, я услышал о крупных перебросках армейских и авиационных соединений к нашей восточной границе. Когда я спросил Гитлера о цели этих передвижений, он сказал, что они предприняты для сокрытия высадки, которую мы планировали в Англии. У меня не было никаких оснований сомневаться в его словах, поскольку безопасность германских границ на востоке была для меня важнейшим приоритетом при всех наших военных действиях. Гитлер и сам часто подчеркивал, что наша нынешняя благоприятная стратегическая ситуация совершенно уникальна в германской истории, поскольку она позволяет нам избежать войны на два фронта.

Для меня представлялось жизненно важным не иметь противника за нашей спиной, на востоке, безотносительно к тому, сколь дорого нам это обходится, потому что причина нашего поражения в Первой мировой войне в значительной степени заключалась в наличии второго фронта и второго противника на востоке. Тем более, что с выходом из войны Франции Западный фронт отнюдь не исчез. Там нам по-прежнему противостояла Англия, опираясь на ресурсы всей своей мировой империи. Допустить в таких условиях возникновение второго фронта на востоке представлялось мне полнейшим безумием.

Кроме этого, германский военно-морской флот извлек определенные выгоды из советско-германского договора, который был подписан в 1939 году, накануне войны. Мы могли не беспокоиться о ситуации на Балтике, особенно теперь, когда польские ВМС сошли со сцены. Нашему балтийскому побережью ничто не угрожало. Наши рудовозы могли спокойно проходить из Швеции, причем нам не приходилось отвлекаться для их охраны из района Северного моря.

Ко всему этому русские предоставили нам право использовать их незамерзающий порт Полярный на побережье недалеко от Мурманска в качестве германской военно-морской базы и дали право транзита через Северный Ледовитый океан для выхода в Тихий океан. Возможность зайти в Полярный стала громадным преимуществом для некоторых наших торговых судов, пытавшихся вернуться домой из-за океана в первые недели и месяцы войны. Чтобы миновать британскую сеть, большей части этих судов пришлось следовать гораздо более северным маршрутом вдоль границы полярных льдов, постоянно треплемых жестокими северными штормами; зайдя же в Полярный, они могли произвести ремонт и пополнить припасы на остаток пути домой через норвежские воды. Одним из таких наших судов был скоростной лайнер «Бремен», он сделал заход в Полярный, чтобы дать необходимый отдых команде, произвести ремонт и пополнить припасы для дальнейшего рейса. Германский вспомогательный крейсер с бортовым номером 45 вышел из этого порта в свой рейд по Тихому океану в августе 1940 года. Затем именно из Полярного вышел тот единственный танкер, который прибыл в Нарвик как раз вовремя, чтобы оказать помощь нашим кораблям во время оккупации Норвегии.

Теперь, заняв Норвегию, мы уже не нуждались больше в Полярном. Тем не менее я направил благодарственную телеграмму командующему флотом Советского Союза за оказанную нам помощь.

Верно то, что наши отношения с советским военно-морским флотом не всегда развивались абсолютно гладко. Продвижение русских на Балтику путем оккупации баз на сопредельной с ними территории государств Балтии порой вызывало напряжение в наших отношениях, но наши политические лидеры делали все возможное, чтобы избежать каких-либо действий, которые могли бы осложнить это напряжение. Нам удалось без слишком больших трудностей поставить материалы для советского военно-морского флота, что было прописано в договоре. Что же касается непосредственно двух флотов, то они усердно придерживались своих договоренностей, и никаких серьезных трений между ними не возникало.

В первый раз Гитлер упомянул в разговоре со мной Россию недружественным образом 9 марта 1940 года, когда я обсуждал с ним целесообразность оккупации норвежского порта Тромсё и выразил опасение, что русские могут упрекнуть нас в пренебрежении их интересами. Я даже высказал мысль, что было бы лучше иметь Тромсё в руках русских, чем позволить британцам создать там базу. Довольно странно, но адмирал Дарлан, командующий французским военно-морским флотом, позднее рассказывал мне, что в декабре 1939 года союзники и в самом деле обсуждали возможность оккупации Тромсё, а также Нарвика в ходе разработки своих планов установления контроля над всем побережьем.

Гитлер, однако, потребовал, чтобы наши войска оккупировали Тромсё вместе с другими портами, которые предполагалось захватить в ходе оккупации Норвегии, и обосновал это тем, что он «не хотел бы иметь русских так близко».

В тот момент я не осознал истинного значения ответа Гитлера, потому что тогда я был заинтересован только в предотвращении оккупации Тромсё британцами. Но в свете последующих событий я отнюдь не уверен, что Гитлер уже тогда не думал о возможности будущего разрыва отношений с Россией.

Не могу сказать, когда он серьезно начал пестовать идею о кампании против Советского Союза, потому что, зная о моем резко отрицательном отношении ко всему, способному привести к открытию второго фронта на востоке, он тщательно избегал обсуждения со мной чего-либо подобного. Правда, на совещании с командующими трех видов вооруженных сил 21 июня 1940 года он упомянул, что Англия может связывать свои надежды с изменением политики Соединенных Штатов или с вступлением в войну России, но тут же заметил, что последняя возможность в высшей степени маловероятна и не в наших интересах, даже если она вступит в войну на нашей стороне.

Несколькими неделями спустя, 6 сентября, докладывая фронтовую ситуацию Гитлеру, я попытался убедить его развернуть планы на таком перспективном театре военных действий, как Средиземноморье. Я обрисовал ему стратегическое значение Гибралтара и Суэцкого канала в стратегии Англии, а также аналогичное значение порта Дакар во Французской Западной Африке.

В ходе этого обсуждения Гитлер вновь ни малейшим словом не упомянул о России. Но в середине сентября он признался мне, что у него есть определенные намерения относительно России.

Я не преминул воспользоваться представившейся мне возможностью изложить свои взгляды на подобные проблемы до того, как они становятся утвержденными планами, и повторил свои утверждения в ходе аналогичного доклада, который я сделал во время долгой неофициальной встречи с ним 26 сентября. У меня уже вошло в обычай просить неофициальной встречи с ним всякий раз, когда появлялась особо важная точка зрения, которую я хотел довести до него. Во время подобных встреч он проще воспринимал мои доводы и гораздо более внимательно прислушивался к аргументам и возражениям, чем в присутствии других собеседников.