Яков Сухотин - Сын Сталина: Жизнь и гибель Я. Джугашвили

В «Деле № Т-176» хранится запись дальнейших вопросов гестаповских следователей и ответов на них Якова Джугашвили.

— Считаете ли вы, что ваши войска еще имеют шанс добиться поворота в этой войне?

— Считаю лично, что борьба будет продолжаться.

— А что произойдет, если мы вскоре займем Москву, обратим в бегство вашу власть и возьмем все под свое управление?

— Не могу себе такого представить.

— А ведь мы уже недалеко от Москвы, так почему же не представить, что мы ее захватим?

— Позвольте контрвопрос: а если вы сами будете окружены? Уже бывали случаи, когда ваши части, прорвав наши боепорядки, были позже окружены и уничтожены.

— Для чего Красной Армии комиссары? Каковы у них задачи?

— Обеспечивать боевой дух и политическое руководство.

— Известны ли случаи, чтобы комиссаров удаляли из воинских частей?

— Такие случаи неизвестны. Комиссар — правая рука командира в политических вопросах. Хорошего комиссара солдаты уважают и любят.

— Вы считаете, что новое устройство в Советской России более соответствует интересам рабочих и крестьян, чем в былые времена?

— Конечно. А вы спросите их, каково им было при царях. Спросите-ка да подумайте, что они скажут.

— Но известно, что комиссары призывают гражданское население сжигать при отступлении все ценное и уничтожать все запасы, обрекая тем самым русских на лишения и беды?

— Во времена Наполеона мы действовали точно так же.

— Разве это правильно?

— По чести говоря, правильно.

— Почему?

— К чему играть в прятки: мы с вами враги! В борьбе с врагом надо использовать все возможности. Человек всегда должен сражаться, пока есть хоть малейшая возможность.

— Значит, правильно, если советские власти подожгут Москву и выведут из строя все промышленные предприятия? Разве это не самоуничтожение?

— Почему вы так уверены, что непременно захватите Москву?

— Да знаете ли вы, сколько самолетов уже потеряли русские?

— Нет, не знаю.

— Свыше семи тысяч!

— А сколько самолетов потеряли вы сами?

— Менее двухсот.

— Что-то не верится.

— Неужто вы не видели русских аэродромов с вашими разбитыми самолетами?

— Видел у границы, но вовсе не здесь.

— Выходит, вы верите в остатки русской авиации?

— Честно говоря, верю, как вы выражаетесь, в эти «остатки» нашей авиации.

Нелегкий для гитлеровцев пленник был перед гестаповскими следователями. Враги предложили ему написать письмо своей семье: при содействии Международного Красного Креста письмо, мол, дойдет до жены. Яков отказался. Понимал: по адресу письмо все равно не доставят. Гестаповцы используют его почерк для подделки провокационных «воззваний» от его имени. Не знал он, что враги уже сфабриковали написанное якобы его рукой письмо воинам Красной Армии с призывом переходить на сторону немцев и напечатали этот «документ» в миллионах экземпляров. Фашистские самолеты сбрасывали эти фальшивки в районах расположения наших войск.

Светлана Аллилуева пишет: «На Москву осенью 1941 года сбрасывались с немецких самолетов листовки с фотографиями Яши — в гимнастерке, без ремня, без петлиц. Худой, черный Василий принес эти листовки домой. Мы долго разговаривали, надеялись, что это фальшивка. Но нет, не узнать Яшу было невозможно. Спустя много лет возвращались домой люди. Освободившись от фашистского плена, они попадали к нам в лагеря, в тайгу, на север. Многие слышали о том, что Яков был в плену, немцы использовали этот факт в пропагандистских целях. Но было известно, что он вел себя достойно, не поддавался ни на какие провокации и соответственно испытывал жестокое обращение.

Яша ушел на фронт через два дня после начала войны, — продолжает Светлана Аллилуева. — Мы с ним простились по телефону. Уже невозможно было встретиться. Их часть отправляли прямо туда, где царила полная неразбериха, — на запад Белоруссии, под Барановичи. Вскоре перестали поступать какие бы то ни было известия. Юля с Галочкой остались у нас. Неведомо почему (в первые месяцы войны никто не знал, что делать, даже отец) нас отослали всех в Сочи — дедушку, бабушку, Анну Сергеевну с двумя сыновьями, Юлю с Галочкой и меня с няней.

В конце августа я говорила с отцом по телефону из Сочи. Юля стояла рядом, не сводя глаз с моего лица. Я спросила отца, почему нет известий от Яши, и он медленно и ясно произнес: «Яша попал в плен». И прежде, чем я успела открыть рот, добавил: «Не говори ничего его жене пока что».

Юля поняла по моему лицу: что-то случилось, и бросилась ко мне с вопросами, как только я положила трубку. Но я лишь твердила: «Он сам ничего не знает…»

Новость мне казалась настолько страшной, что я была не в силах сообщить ее Юле, пусть уж ей скажет кто-то другой.

Но отцом руководило совсем не гуманное соображение по отношению к Юле. У него зародилась мысль, что этот плен неспроста, что Яшу кто-то умышленно «выдал», «подвел», и не причастна ли к этому Юля?

Когда мы вернулись в сентябре в Москву, он сказал мне: «Яшина дочка пусть пока останется у тебя. А жена его, по-видимому, нечестный человек, надо будет разобраться в этом…»

Юля была арестована в Москве осенью 1941 года и пробыла в тюрьме до осени 1943 года, когда выяснилось, что она не имела никакого отношения к этому несчастью, и когда поведение самого Яши в плену наконец-то убедило отца, что Яша не собирался сдаваться в плен».

В один из июльских вечеров 1941 года в кабинете Верховного Главнокомандующего собрались для решения текущих дел члены Государственного комитета обороны СССР. Был на этом заседании и Мехлис, в то время начальник Главного политического управления Красной Армии. Он сообщил, что Яков Джугашвили в плену у немцев. Сталин сказал:

— Я об этом знаю. Мехлис предложил:

— У нас есть несколько пленных гитлеровских генералов… Нельзя ли обменять их на Якова?

Что же сказал Сталин? Как это установить? Писатель Иван Стаднюк, автор романов «Война», «Москва, 41-й», вспоминает, что значительное содействие в сборе конкретных фактов для этих произведений оказал ему В. М. Молотов, возглавлявший с 1930 года по май 1941-го Советское правительство. С мая 1941 года он стал народным комиссаром иностранных дел СССР и заместителем Председателя Совнаркома, вошел в состав Государственного комитета обороны СССР.

После войны писатель в течение двадцати лет неоднократно бывал у Молотова на квартире в Москве и на его подмосковной даче на станции Жуковка. Их беседы касались разных тем, многих людей. Иногда шла речь о семье Сталина. Некоторые факты, почерпнутые в этих беседах и соответствующие жизненной правде, Стаднюк использовал в своих романах о войне.

Факты, раскрытые ему Молотовым, дают возможность понять обстановку летом и осенью 1941 года на подступах к Москве и в самой советской столице, представить то, что происходило на заседаниях Государственного комитета обороны в начале войны.