Гарольд Лэмб - Омар Хайям. Гений, поэт, ученый

Пощупав рукой три медные монеты, он все же заколебался. Молодой студент походил на араба и горделивой статью, и сдержанными манерами, но на нем была однослойная, из верблюжьей шерсти накидка, и он нес с собой небольшую седельную сумку. И все же эти его слова…

– Я и сам не знаю, – признался Омар, – куда я иду.

Ему нравилось ощущать себя частью толпы, двигавшейся по переулку продавцов сладостей к входу в прилегавшую к улице мечеть. Был канун пятницы, и многие направлялись на молитву.

Испепеляющий зной в переулке уже не ощущался. Полуголые мальчишки с кожаными бурдюками опрыскивали пыль. Голос слепого акына прорывался сквозь звуки шаркающих шлепанцев. Он пел что-то о двух возлюбленных, заболевших от горя, когда их прогнали из их зачарованного сада.

Стройная фигурка задержалась подле Омара и замедлила шаг. Он заглянул в темные глаза девушки над складками чаршафа. Что-то знакомое мелькнуло в уголках ее глаз и волнистой прядке каштановых волос, выбившейся из-под покрывала. Омар вздрогнул, вспомнив о Зое. Он поспешно поднялся на ноги, взял свиток с бумагами и пошел за девушкой, оглянувшейся назад.

Продавец кебабов со вздохом облегчения разжал пальцы.

– Никакой он не паломник, – пробормотал он про себя и затем громко закричал: – Эй-эй, кто голодный? Кому настоящее мясо, без хрящей или жил? Кебабы!

Отдаленный голос муэдзина, зовущий к молитве, раздался с минарета:

– Аллах велик… Нет бога, кроме Аллаха… Идите на молитву. Все на молитву… Идите к лучшему из дел… Нет бога, кроме Аллаха…

Омар проделывал знакомые движения, становясь на колени и снова вставая с колен. Огни мерцали в стеклянных подсвечниках прямо над его головой, и странное эхо отражалось от потолка мечети. Повсюду вокруг него шелестела одежда, бормочущие голоса сливались в единое целое.

Он поднялся, чтобы выйти вместе с толпой, и глазами отыскал группу женщин. Девушка в голубом чаршафе шла позади других, рядом с ней двигался грузный слуга. Во внутреннем дворе она небрежно надела шлепанцы, так, чтобы сразу же после нескольких шагов один из них слетел с ноги.

Проказница побежала назад и, остановившись на расстоянии локтя от Омара, наклонилась надеть шлепанец. Сквозь шарканье ног он расслышал ее шепот:

– О сын Ибрахима, на мой день рождения ты не прислал роз.

Она отбежала от него прежде, чем он смог ответить, и уже снова шла рядом со слугой. Степенно, опустив глаза вниз. Тогда он вспомнил Ясми, девочку, которая подарила ему розу три года назад.

Когда он вышел через переулок продавцов сладостей к Такинским воротам, ворота уже заперли и несколько турецких стражников с копьями наперевес заступили на свой пост.

Опустились сумерки, и в лавках стали зажигаться лампы.

– Душа моя! Хайям, вы слишком медленно торопитесь.

Произнесший эти слова кругленький человек, разодетый в блестящие шафранно-желтые шелка, направил к нему лоснящегося пони. Омар узнал Тутуша и протянул ему письмо, которое учитель Али поручил передать ему. Толстяк сразу же вскрыл его и, пригнувшись поближе к лампе, стал читать.

Тутуш заново свернул письмо и заткнул его за пояс. Он протянул серебряный дирхем Омару. Никто не мог бы угадать, доволен ли он содержимым послания или нет. И все же учитель Али намекал Омару, будто этот человек, посещавший Дом Премудрости, мог бы оказать поддержку юноше.

– Где твой дом в Нишапуре? – спросил Тутуш, коснувшись пальцами бусинок своих четок.

– Сейчас у меня здесь нет места, о друг ходжи Али.

Тутуш разглядывал одеяние юноши и его сумку.

– Возможно, я смог бы пристроить тебя в дом седельщика, если бы ты стал учить его восьмерых детей читать Коран, эту благословенную книгу. – Тутуш лениво цедил эти слова, словно швырял куски хлеба собаке. – Как тебе это?

В его тоне и взгляде сквозило столько оскорбительной наглости и высокомерия, что Омар вспылил:

– Окажите свою протекцию тому малому, кто едва освоил премудрости грамоты, о вы, защитник бедняков. Позволительно ли мне будет покинуть вас?

– Конечно, – равнодушно кинул ему Тутуш, натянул поводья и направился прочь. Но предварительно он задержался, чтобы бросить монетку в чашу рябого нищего в лохмотьях, который зашевелился и проговорил:

– Йа-ху-йа хак!

– Следуй за тем юнцом в коричневом плаще, – прошептал Тутуш как можно тише, чтобы никто, кроме нищего, не услышал его слов, – и не оставляй его до тех пор, пока не узнаешь, где он найдет себе пристанище.

– Повинуюсь, – ответил нищий, забрал монету, шумно зевнул и, шаркая, засеменил прочь, как будто щедрость вельможи завершила его трудовой день.

Омар пошел среди двигающихся теней, с удовольствием вдыхая ароматы очагов с тлеющим древесным углем и кизяком, запах непросохшей хлопковой ткани и жареного лука. Ну и пусть этот жирный Тутуш, зло думал Омар, смотрел на него свысока! У него есть пара дирхемов в поясе, и какое-то время он сможет оставаться сам себе хозяином. Можно вернуться в свое старое жилье и устроиться на ночлег под навесом на крыше, там, где сушат пряности. А стоит ему рассказать этим добрым людям о том, что нового произошло в мире, они и накормят его. Ах, если бы Рахим был рядом!

На улице Продавцов Книг он остановился у знакомого фонтана. Стоявшая там девушка словно в раздумье склонилась над бассейном, подставив горлышко кувшина под струйку воды. Омар уселся подле на камень, хотя теперь, когда он был рядом с ней, она, казалось, и не замечала его.

– Ясми, – прошептал юноша.

В полумраке под кроной платана ее глаза между краями чаршафа искали его. Нетерпеливо она откинула прядь волос со лба, и он расслышал ее частое легкое дыхание. Ясми стояла в темноте. Новая, незнакомая Ясми, лицо которой пряталось под чаршафом, тихая, пахнущая розовой водой. Вода переполнила кувшин и струилась вниз, но девушка не шевелилась. Она стала выше ростом, и ее обнаженная рука белела в темноте подле него.

– Ясми, – громким шепотом позвал он, – кого это ты ждешь здесь?

Она вздрогнула, словно он ударил ее.

– Глупец, – вскричала она, – совершенно непроходимый глупец… никого я не жду!

Кувшин взлетел в ее руках, она повернулась и исчезла в темноте улиц. Она бежала как безумная, поскольку каждый день, все эти три года она ждала его здесь. Она проглядела все глаза, уверяя себя, что Омар вернется.

От ствола платана отделилась фигура в лохмотьях. Нищий прихромал ближе и вгляделся в лицо человека, сидящего на камне.

– Во имя Аллаха милосердного, – заскулил нищий, – подайте бедным!

Даже среди беспорядочного нагромождения могильных плит цветы отвоевывали себе место и создавали волшебной красоты ковер над останками мертвых. И солнце, теплое солнце, освещало своими лучами желтые надгробные камни, высвечивая на них изображение круглых мужских тюрбанов, вырезанное в камне, или пучки цветов, но чаще вообще ничего – то были могилы женщин.