Вальтер Варлимонт - В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945

Вместо этого единственное, что предложило германское Верховное командование, а на самом деле единственное, что оно могло предложить, – это в лучшем случае ряд хитростей. Время шло, и все очевиднее становилось, что защиту от вторжения придется осуществлять в основном теми силами, которые уже находились на западе. Так же очевидно было и то, что ни численность, ни боеспособность этих войск не позволят им выдержать широкомасштабную войну на истощение [257]. Кроме того, даже на более низких уровнях командования не было единства – свидетельством тому служит тот факт, что в конце директивы № 51 было перечислено не менее семи самостоятельных штабов, при этом главнокомандующий войсками на Западе стоял лишь пятым среди тех, кто получил приказ докладывать о своих планах и диспозиции лично Гитлеру – не ОКВ.

20 декабря 1943 года Гитлер впервые заявил: «Если они нанесут удар на западе, этот удар решит исход войны», а имел в виду: если этот удар не удастся отразить, война проиграна! Конечно же под этим подразумевалось, что альтернатива есть: если отразим вторжение, возможен более благоприятный исход войны. Если бы все выглядело именно так и у вермахта был настоящий Верховный главнокомандующий, то он, видимо, понял бы, что вынужден указать своим политическим хозяевам на несбыточность успешной обороны, каков бы ни был конфликт между его желаниями и вытекающей из этого ответственностью. Но в Германии не было Верховного главнокомандующего с 1938 года. Такой шаг выходил за пределы и возможностей, и прав начальника штаба оперативного руководства ОКВ, который в любом случае способен был отслеживать лишь часть нашей общей стратегии.

Поэтому к концу 1943 года и политика, и стратегия Гитлера зашли в тупик. Единственную лазейку обещали немецкие ракеты дальнего действия, так называемое фау-оружие, которое, как предполагалось, вскоре появится на вооружении. По приказу Гитлера оно должно быть нацелено исключительно на Лондон, и он предвкушал, что в результате такой «дистанционной войны» вторжение удастся если не предотвратить, то, по крайней мере, надолго задержать и серьезно повлиять на его ход. ОКВ посвятили в тайну фау-оружия только осенью 1943-го, а затем возложили на него ответственность за организационные и тактические вопросы, связанные с подготовкой его применения в боевых условиях. Скоро мы пришли к выводу, что «количество взрывчатых веществ, которое может поставляться ежедневно, меньше того количества, которое можно сбросить при мощной воздушной атаке». У штаба, однако, не было шанса довести это дело до конца, потому что в феврале 1944 года стало известно, что фау-оружие и, в частности, большие ракеты «А-4» («Фау-2») вопреки ожиданиям не поступят до какого-то более позднего срока.

Директива № 51 оказалась последней из серии последовательно нумеруемых директив, посредством которых начиная с 31 августа 1939 года верховная ставка ставила в известность о своих стратегических и тактических решениях. Это не означает, что в последующем ставка уменьшила свою активность по части издания приказов. Но по мере того как система командования распадалась на отколовшиеся группы, а содержание указаний все больше и больше становилось выражением сиюминутных эмоций и диктата – другими словами, по мере того как ухудшалось руководство, точно так же менялась и форма выходивших приказов. Исчезновение этих директив, которые служили неплохим инструментом для координации действий, было едва замечено теми, кого они непосредственно касались. Разумеется, никаких возражений никто из них не высказал.

Я вернулся в ставку в конце ноября. Насколько можно было предположить из краткого описания событий, произошедших в мое отсутствие, я полагал, что меня ждет целый ряд новых, может быть, даже совершенно неожиданных задач. Но прежде чем я успел заняться ими вплотную, мне дали специальное задание – рассказать о военной обстановке на совещании редакторов ведущих немецких изданий, которое созывал глава информационной службы рейха в Веймаре. В качестве основы для выступления Йодль дал мне записи, которые он использовал несколько недель назад при разговоре с рейхслейтером и гаулейтером [258]. Отбросив все высокопарные политические и партийные лозунги Йодля, я свел свою речь к честной и трезвой оценке военной ситуации, окрашенной последними впечатлениями, полученными по дороге от Берлина до Тюрингии через лежавшие в руинах и кое-где еще дымящиеся сельские поселения Германии.

До августа 1943 года германская верховная ставка рассматривала воздушные налеты как более-менее рутинное дело, но после бомбардировки Гамбурга в начале этого месяца им стали уделять большее внимание. Когда поступили первые сообщения об этой бомбардировке, Гитлер неожиданно появился ночью в бараке Йодля и, явно потрясенный больше, чем во времена Норвежской кампании, дал выход злым упрекам. Однако Йодля вместе с его штабом всегда намеренно не допускали к обсуждению стратегии войны в воздухе, и ему даже не было известно о том, что состояние люфтваффе постоянно ухудшается. Поэтому Йодль и его штаб едва ли были подходящей мишенью для нападок Гитлера. Впоследствии воздушные налеты противника стали гораздо более опустошительными, и Гитлер – не без оснований – стал направлять свою критику на Геринга. Наш штаб оставался лишь зрителем, но иногда атмосфера в картографическом кабинете настолько накалялась, что мы считали за лучшее тихо удалиться. Теперь Гитлер начал постепенно брать в свои руки тактическое, техническое и организационное руководство люфтваффе, особенно в том, что касалось нового вооружения – «реактивных истребителей». Серьезные заблуждения и ошибки, аналогичные тем, с которыми в течение нескольких лет приходилось сталкиваться сухопутным войскам, не заставили себя ждать.

До начала 1944-го, года вторжения, постоянное расхождение между тем, что германская верховная ставка намеревалась делать, и тем, что делала в действительности, привело к тому, что наши силы на западе по числу боеспособных армейских дивизий оказались еще меньше, чем прошлой осенью. Если сравнивать карты обстановки на 7 октября 1943 года и 11 января 1944-го, то они отражают утрату четырех дивизий в обмен на пополнение из семи неподготовленных «боевых групп» численностью не больше полка. Докладывая обстановку где-то в начале года, Йодль сообщал Гитлеру: «Усиление группировки на западе идет полным ходом, как и подготовка новых частей. Всего на западе 1,3 миллиона солдат» [259]. С точки зрения боеспособности эти цифры мало о чем говорили, и ни Гитлер, ни Йодль не питали никаких иллюзий относительно того, что в действительности означали подобные расчеты. Слово «усиление» использовали скорее для поддержания ложных надежд. На самом деле единственное, что сделали, – это прислали несколько полковых групп, мобилизованных недавно армией пополнения, передвинули дивизии внутри Западного театра войны и обеспечили боевой техникой вновь сформированные части, в основном танковые, которые до этих пор вообще не были готовы к боевым действиям. В этом замечательном «подкреплении» не оказалось ни одного соединения, численный состав которого соответствовал бы дивизии.