Афанасий Коптелов - Возгорится пламя

— А ну-ка, дай. Я своими глазами…

— Убедись. Русское рабочее движение, по их мнению, «находится еще в амебовидном состоянии и никакой формы не создало». Словно не было у нас съезда партии.

— Да-а, хватили через край.

— Через здравый смысл! Прочти последний абзац.

И Сильвин прочел вслух:

— «Для русского марксиста исход один: участие, то есть помощь экономической борьбе пролетариата и участие в либерально-оппозиционной деятельности. Как «отрицатель» русский марксист пришел очень рано, а это отрицание ослабило в нем ту долю энергии, которая должна направляться в сторону политического радикализма».

Владимир Ильич вскочил. Ему было тесно в беседке, голос его накалялся:

— Вдумайся: какое несчастье для Плеханова — рано пришел! Рано создали группу «Освобождение труда»! Рано объединили кружки в «Союз борьбы за освобождение рабочего класса»! Рано выстрадали свою партию! Это же геркулесовы столпы оппортунизма, если не сказать резче! — В глазах Владимира Ильича заполыхал гнев. — После того, как забастовки девяносто шестого года потрясли Россию, после того, как в Ярославле более двадцати рабочих облились кровью от винтовочного залпа, после этого русских марксистов пытаются превратить в либералов, зовут к радикализму! Невозможно вынести! Мы с Надей считаем — нужно протестовать. Собраться и принять резолюцию. Твое мнение?

— Съезд созывать?! Но это…

— Да, да, ты прав — съезд требует большой подготовки. Пусть это будет только собрание социал-демократов одной местности. Придется писать так, — мы, к сожалению, не можем назвать села, где соберемся. Согласен?

— Довольно убедительно, и все же…

— Что тебя смущает?

— Не смущает… Лишь маленькое раздумье вслух… Не сделаем ли мы выстрела из пушки по воробьям? Это ведь, — Михаил указал глазами на листки, — не какое-нибудь влиятельное течение… Мы даже не знаем, кто писал. Возможно, группочка пигмеев…

— Воробьи, говоришь? — В уголках губ Ульянова прорезалась острая усмешка. — У нас есть Сосипатыч, неграмотный крестьянин. Он воробьев считает вредителями, — на огороде выклевывают семечки из подсолнечников!

— Ты равняешь…

— Просто вспомнился друг, умный мужик.

Владимир Ильич долго и терпеливо убеждал друга. А когда вышел из беседки, Надежда Константиновна, встревоженная затянувшимся разговором, спросила:

— Ну как, Володя? Пришли к единому мнению?

— Пока нет. Он еще в раздумье. Но ничего, мы подождем.

Сильвины уезжали в полдень.

Михаил Александрович, прощаясь, задержал руку Ульянова в своей, горячей и сильной.

— Я, Владимир, подумал. Пиши резолюцию.

— Оч-чень хорошо! Мы всегда понимали друг друга.

— О чем это вы? Заговорщики! — упрекнула Ольга.

— О дружбе, о верности, — улыбнулся муж. — Потерпи немножко — дорогой посвящу в «заговор». — И, все еще не выпуская руки товарища, спросил: — Так ждать нам гостей. И скоро ли?

— Как только успеем списаться со всеми. Вас там шестеро?

— И еще переводят к нам Панина. Ждем со дня на день.

— Анатолий-то, как я понимаю, никуда не сможет поехать, а без него не хотелось бы. Значит, до встречи в Ермаках! — Владимир Ильич помахал кепкой. — До скорой встречи! И расскажи там, Михаил, всем нашим.

Надежда написала Кржижановским и Старковым, Владимир — Шаповалову, Карамзину и Ленгнику.

В тот же день он рассказал обо всем Энгбергу и Проминскому. Оскар ответил, что согласен поехать в Ермаковское. Ян, огорченно покрутив головой, отказался: в октябре кончается срок его ссылки, и он занят подготовкой к дальней дороге. Возвращаться отсюда придется по санному пути — всем восьмерым необходимы добротные шубы. Хотя зайцы летом серые, он стреляет их, выделывает шкурки. Дорог каждый день! И дело не только в этом — грошей нет, чтобы нанять ямщика. Как они будут добираться до железной дороги — неведомо. Ведь из казенных «кормовых» не сэкономишь ни копейки.

Леопольд высказал желание уже сейчас поехать в Красноярск. Возможно, в большом городе ему удастся заработать немножко денег. И своих родных он встретит там. Владимир Ильич дал адрес Красикова и обнадежил: Петр Ананьевич поможет устроиться где-нибудь на железной дороге.

— У него тоже кончается срок ссылки. Помнится, тридцатого августа. Вы еще застанете его на месте. В добрый путь! — Ульянов повернулся к Проминскому-старшему. — А вам, Ян Лукич, мы все расскажем, когда вернемся из Ермаков. Проект резолюции я составлю на этих днях. Приходите — прочитаете. Посоветуемся.

Владимир Ильич жалел, что нельзя пригласить ни Красикова, ни Скорнякова, — их поездку полиция сочла бы за побег. Но о резолюции, когда она будет принята, он всем напишет. И Потресову в Вятскую губернию, и Мицкевичу в Средне-Колымск. Всем социал-демократам, адреса которых помнит. И Надя знает адреса многих…

Быстро вернувшись домой, Владимир Ильич начал набрасывать проект резолюции:

«Рассуждения… авторов «credo» свидетельствуют лишь о стремлении затушевать классовый характер борьбы пролетариата, обессилить эту борьбу каким-то бессмысленным «признанием общества», сузить революционный марксизм до дюжинного реформаторского течения, — писал он. — Утверждение, что русский рабочий класс «еще не выдвинул политических задач», свидетельствует лишь о незнакомстве с русским революционным движением».

Надежду попросил принести из тайника, который они устроили в сарае, «Манифест» съезда партии. Пока она ходила, вспомнил о прошлогодней полемике в Красноярске с Кусковым, взгляды которого были так близки этому «Кредо», и повторил в черновом наброске то, что говорил там о крупнейших русских революционерах из среды рабочего класса, основавших в свое время Северно-Русский и Южно-Русский рабочие союзы, и особо отметил, что осуществление программы «Кредо» «было бы равносильно политическому самоубийству русской социал-демократии».

В памяти встал вчерашний разговор с Михаилом о революционерах предыдущих десятилетий, и перо снова побежало по листку бумаги:

«Как движение и направление социалистическое, Российская Социал-Демократическая партия продолжает дело и традиции всего предшествовавшего революционного движения в России; ставя главнейшею из ближайших задач Партии в целом завоевание политической свободы, социал-демократия идет к цели, ясно намеченной еще славными деятелями старой «Народной Воли».

Перечитав «Манифест», Владимир Ильич сделал выписки и начал приводить наброски в стройное изложение. Девизом социал-демократии он назвал «содействие рабочим не только в экономической, но и в политической борьбе». Каждую страницу передавал Надежде, и она пробегала глазами по строкам раньше, чем успевали высохнуть чернила. Прочитав все, сказала: