Геннадий Барабтарло - Сочинение Набокова

В «Аде» встречается удивительная линия соподчиненной мимикрии, весьма сходственная с переменным образом Пнина в представлении Виктора и Коккереля, закрепленном в повести N. Там некая фантастическая, «фантастически редкая» бабочка-нимфалида, Nymphalis danaus Nab., подделывается «не прямо под Монарха, большую рыже-черную бабочку, каждую осень пролетающую огромные разстояния из Северной Америки в Южную, но подражает бабочке-наместнику, одной из известнейших подражательниц монарха». Коккерель, лучший подражатель Пнина, делает из него фигуру решительно отличную от царственного отца Виктора, и к концу его представления N. замечает, что «весь этот Пнинский спектакль по ка- кому-то поэтическому возмездию сделался для Коккереля фатальным увлечением, обращая насмешника в жертву своих насмешек».

Ежеквартальный журнал Mind. Vol. 14. London. April 1905. P. 292; July 1905. P. 400–401. Первая заметка, подписанная W., ссылается на предыдущую публикацию по этому поводу в №№ 3 и 53, стр. 146. Вторая же представляет собою отзыв Бернарда Расселя о чрезвычайно интересной статье Макколля о «Символическом разсуждении», опубликованной в предшествующих номерах этого журнала. См. Флоренский-1914, 500–505. О. Павел не видел первоначальной журнальной статьи, и приводит свою цитату из вторых рук, и оттого неточно, — из книги L. Couturat Lesprincipesdesmathematiques. Paris. 1905. P. 16. Следственно, он вероятно не знал, что «трезвомысленное» решение этого парадокса было предложено не Кутюра, но Расселем, и оно тождественно с формальным решением Флоренского.

Флоренский-1914, 505.

В своем полном решении парадокса Карроля, напечатанном в указанном выше номере журнала Mind, Рассель пользуется формулой «Карр вышел, Аллен вошел» (эти два имени слагаются в неполную анаграмму псевдонима Карроля). Сходственное положение имеется в «Бледном огне»: и Шейд, и Боткин сосуществуют на одном уровне под покровом романа Набокова, но Кинбот и его земблеподобия или исключают самого Шейда и его мир, или существуют только как плод воображения Шейда, не догадываясь о сем. Кстати сказать, можно предположить, что странные трансцендентальные обмороки Шейда сродни «расширительным» приступам Пнина, т. к. в продолжение тех и других изменяются привычные условия времени и пространства.

«Повествователь тоже вымышленная фигура… как и Пнин, он удобочитаем, но не действителен» — см. журнал New Republic, 4 июня 1966 г., 28, а также: Токер-1989, 26. Квентин Андерсон приходит к тому же выводу, что и я, правда исходя из иной предпосылки: «Когда [N.] появляется физически, Пнин должен отступать, потому что повествователь есть именно тот элемент, в среде обитания которого Пнин не может существовать».

Бойд-1985, 82. Курсив мой.

Карроль-1974, 208.

Ада, 245.

НВ, 126 и 183.

Бойд-1985, 83. Сходные мысли (правда, движущиеся в обратном направлении, так сказать) можно найти в книге Флоренского, особенно в Девятом Письме (260 и след.), а также примечание 495 (на стр. 738), где он приводит слова преосв. Иннокентия (Борисова), Архиепископа Херсонского и Таврического: «Необходимо должен существовать вне нас такой ум, который состоит не в одной способности понимать истину, но обладает такою силою, что может производить все возможные истины из себя самого, который, существуя самостоятельно, составляет самое существо истины, объемлет собою всю полноту света, любви и жизни. Иначе нигде не было бы, да и не могло бы быть, ни истины, ни добра. Иначе основанием всех вещей, всякого познания, было бы чистое ничто».

ВА, 89.

ПЗ,xviii.

Например, Николь-1971, 197 или Фаулер-1974, 122.

Джеймс Макконки, в книге Гибиан-Паркер, 31. См. реакцию сына Набокова в: Д. Набоков-1985, 14: «Набоков никогда бы не отвернулся, услышав замечание Макконки на шумной вечеринке, что тому понравился «Пнин» своим состраданием. Набоков не делал тайны из того, что сострадание было движущей силою как его самого, так и его книги».

Впрочем, можно утверждать, что поэт Подтягин не умирает в «Машеньке», хотя по всем признакам его ждет смерть за воротами книги. Но он объявляется мельком через два года (романного времени) в «Даре». Однако для читателя первого романа Набоков он, конечно, умер. И Алферов из той же книги, появляясь на краю «Защиты Лужина» в «1929 году», вспоминает, как старый поэт умер у него на руках (227).

Из письма Катарине Вайт, ИП, 178 (см. также: Бойд-2, 225).

Из ненапечатанного письма Паскаля Ковичи к Набокову от 25 марта 1954 года. Оно сохранилось в архиве Набокова, и я цитировал его в: Б-1989 с любезного позволения вдовы писателя. Ср.: Бойд-2, 256–257.

Хайман-1959, 449.

ЛЛ, xxxii.

НБ 20, 1988, 49–52. См. также: Токер-1989, 142-76, о теории памяти Бергсона в применении к Набокову. Ван Вин, как помнит читатель «Ады», внимательно изучал и разбирал Бергсонову теорию «протяженности» времени и сознательного отношения к «действительности».

В его эссе «Возвышенное и смешное» (Martin Amis. The Sublime and the Ridiculous) / в сборнике статей памяти Набокова (см.: Квеннель-1979, 73.)

Richard Levin. New Readings vs. Old Plays [Старые пьесы в новом чтении]. Chicago, 1979.

Ibid. 11 и след.

См., напр., его ЛЛ, 1980, 91, 139, 283.

НБ, 39 (1997), 52–55.

Взять например, «Отчаяние», «Истинную жизнь Севасть- ана Найта», «Пнина», «Сестер Вэйн» или «Весну в Фиаль- те». В «Арлекинах» эта особенность делается необыкновенно важной. В «Лолите» и «Бледном огне» встречаются интересные случаи умерших повествователей (их смерть узнается косвенным путем), фамильи которых невозможно узнать с достоверностью из самого романа. В «Защите Лужина» героиня вовсе безымянна, а сам Лужин и его отец упоминаются только по фамилии до самой последней фразы книги. «Волшебник» в этом отношении представляет собой единственный в своем роде опыт: здесь Набоков совершенно не дает никому никаких имен (см. главу «Бабушкина вещица»).

Это тонкое замечание появилось в эфемерном набоков- ском дискуссиошшом клубе международной электронной сети (NABOKV–L) 4 октября 1997 года.

Замечательно, что, печатая повесть в 1956 году в книге разсказов (которой опадала название), Набоков пометил ее 1938 годом и Парижем, а не 1936-м и Берлином, как следовало (из Парижа он вернулся 29 февраля и повесть писал в апреле того же 1936 года); эту ошибку он повторил и в примечаниях к английским изданиям. Таким образом выходило, что он словно бы написал ее не в прологе личной драмы, но expostfactum; во всяком случае, так ему казалось па двадцатилетнем удалении.