Сергей Образцов - Моя профессия

Нет. Это огромной значимости битва за дружбу и мир, прекрасная битва, оружие которой – искусство. Неоценимой силы оружие. И победы его неоценимы.

Нет более важного дела, чем борьба с возможной войной. И чтобы этот мир мог существовать, народы должны доверять друг другу и дружить. Но дружить нельзя теоретически, нельзя только декларировать дружбу. Нужно встречаться рука в руку, глаза в глаза, и личные встречи бывают часто не менее важны, чем официальные конференции.

И если наш театр сделал хотя бы очень немного в этом самом важном деле, какое только есть на свете, то, значит, наши маленькие куклы со всеми их свойствами нужны людям.

Пора вернуться к домашним делам.

Как это ни удивительно, но то здание на площади Маяковского, которому я так радовался, когда мы его получили, опять стало для нас слишком мало. Слишком мал склад для декораций, слишком малы мастерские, вообще все мало. В театре-то уже больше ста человек, а не десять-двенадцать, как было в день рождения. Да, кроме того, выяснилось, что по плану реконструкции Москвы наш театр подлежит сносу.

Надо искать другое помещение. Или строить. Или какое-нибудь перестраивать. Я хожу по улицам Москвы и думаю: «А может быть, это?.. А может быть, это?..»

Особенно подходящим мне казалось недостроенное здание театра на Садовой-Самотечной. Здесь Станиславский мечтал организовать театральную студию. Но Константин Сергеевич умер, и здание так и осталось недостроенным. В нем разместились театральные мастерские и контора Госцирка, но и то и другое занимало только часть здания. Для реконструкции под какое-нибудь учреждение оно не годилось, а для драматического или оперного театра тоже было непригодно. Сцена, правда, великолепна – двадцать метров на десять. Колосники. Карманы. Просто чудо. Но зал-то всего на пятьсот мест. Станиславскому все это было бы как раз. Ведь это же предполагалась студия, то есть учебное заведение. Зачем студии много зрителей? Но для нормального театра пятьсот мест очень мало. Нерентабельно. Вот почему мы оказались наиболее подходящими претендентами, и совершенно неожиданно для нас нам отдали это здание. Произошло это в шестьдесят четвертом году. Если получение здания на площади Маяковского казалось мне чудом, то тут чудо было просто двойное.

Но сразу играть в новом здании было нельзя. Недостроенный кирпичный куб. Буквально все надо перестраивать. Куда нам такая большая сцена? Лучше разделить ее пополам по продольной оси. И, так сказать, с обратной ее стороны пристроить еще один зрительный зал, поменьше. Это будет очень хорошо. Днем мы сможем репетировать в большом зале, а в маленьком играть для детей. Вечером – репетировать в маленьком зале, а играть в большом для взрослых. Но коли мы получили и вторую сцену и второй зрительный зал, то нужны и разные фойе. И детское и взрослое. Значит, нужно пристроить к основному зданию не только второй зрительный зал, но и второе фойе.

И вот одна из мастерских Моспроекта взялась за проектирование перестройки здания, учитывая нужды нашего театра. Эту очень сложную работу выполняли архитекторы Уткин и Мелихов под руководством архитектора Шевердяева.

Это очень интересно – сочинять театр. Весь его выдумывать вместе с архитекторами. Каждый уголок театра я знал раньше, чем пришли строители.

Нам захотелось сделать зрительный зал с раздвижными стенами, а в стенах этих – открывающиеся проемы, о чем вы знаете из главы «Место действия».

Очень захотелось сделать зимний сад с бассейном для рыб, с клетками для птиц, с цветами, деревьями, кустами. И еще нам захотелось сделать часы на фасаде театра, чтобы каждый час поворачивался золотой петух и пел и чтобы вокруг циферблата было двенадцать домиков и каждый раз, как пропоет петух, открывался бы домик и там появлялась кукла и как-то двигалась, плясала. А в двенадцать часов чтобы из всех домиков выходили все двенадцать кукол.

Только вот что это за куклы? Масса было предложений. Первое, что пришло в голову, – чтобы это были герои кукольных представлений разных национальностей: Петрушка, Панч, Полишинель, Пульчинелла, Гансвурст, Карагез. Тут же от этой идеи отказались. Зрители-то не будут узнавать каждого. Тогда решили, что можно сделать героев русских сказок и былин: Иван-царевич, Серый волк, Елена Прекрасная, Илья Муромец... И опять поняли, что и этого делать нельзя. Представление-то все-таки получится смешное. Как же можно вызвать из этого ящичка Елену Прекрасную и заставлять ее танцевать.

И тогда мы решили сделать звериных героев русских сказок – медведя, волка, кота, козу, поросенка, лисицу. Но, конечно, одеть их в человеческие костюмы, как и полагается быть одетым басенно-сказочным персонажам. Проект всех кукол и часов создали для нас скульпторы Шаховской и Шахнес.

Наконец все проекты были готовы. Началось строительство. Каждый понедельник – производственная пятиминутка, длящаяся по крайней мере час, с криком и шумом.

Уже можно ходить по лесам, уже можно что-то видеть. Конечно, я каждый день на стройке. И, конечно, я здесь на каждой пятиминутке, чтобы понять, как идет работа, что задерживает, чего не хватает, чтобы кому-то звонить, кого-то просить. Ведь для петуха, циферблата, стрелок нужно настоящее золото на три тысячи золотых рублей. А как сделать эти раздвижные стены? Их же никто и нигде не делал.

Нам повезло. Субподрядчиками по сооружению раздвижных стен были специалисты из Германской Демократической Республики. Сделали они стены замечательно.

Но нам захотелось также, чтобы у нас был блуждающий звук, о котором вы тоже знаете – по описанию спектакля «Три Толстяка». И тут нам опять повезло.

Нашими субподрядчиками оказались венгры. Они нам сделали все электро– и радиотехническое оборудование. Ведь мы давно были друзьями и с венграми. Много раз играли наши спектакли и в Будапеште и в других венгерских городах.

Первый спектакль в новом здании мы сыграли двадцатого апреля семидесятого года для рабочих, которые нам его построили. Для каменщиков, штукатуров, плотников, слесарей, электриков, радистов, прорабов, инженеров, начальников цехов, архитекторов. Но это еще не было открытием театра. Я не хотел открывать его, пока не будут готовы часы. Пока не запоет петух.

Я имел тогда юридическое право определять сроки открытия. Уже больше двадцати лет я совмещал две должности – был и директором и главным режиссером. Убежден, что двоевластие в театре – вредно. Убежден, что во всех театрах должен быть один хозяин. И этот один хозяин – тот, кто определяет идейно-творческую линию. Так ведь это и есть во всех научных учреждениях, во всех проектных институтах. Разве театры это менее творческие учреждения?