Валерий Перевозчиков - Ну здравствуй, это я!

Марине подарили гранки подготовленного материала из мартовского номера. В рубрике «Дневник» в разделе «Нурек-81» сообщалось о новых поступлениях в библиотеку строителей-энергетиков, о том, что Михаил Шолохов передал в ее фонды сборник избранных произведений, выпущенный к его 75-летию. Туда поступила и книга Петра Машерова «Советская Белоруссия», которую при жизни автор обещал по просьбе журнала подарить молодому, но уже широко известному в стране интернациональному коллективу. Была здесь и фотография обложки книги «Бабушка» с портретом сестер и автографом Марины: «Читателям Баруздинской библиотеки далекого Нурека с дружбой. Марина Влади. Париж 1980 г.»

Следом, в разделе «Из редакционной почты», шла долгожданная подборка, названная «Три песни Владимира Высоцкого». Открывалась она отрывком из того августовского интервью, но без соответствующего вопроса, а просто как высказывание Марины Влади. Рядом был портрет Володи. А дальше шли три стихотворения: «Белое безмолвие», «Я весь в свету, доступен всем глазам…» и «Песня о конце войны». Праздничное настроение было подогрето не только горячим кофе с коньяком, но и информацией, что и Марина, и я хоть сейчас можем поехать в бухгалтерию издательства и получить по пятьдесят рублей.

Вернувшись в квартиру на Малую Грузинскую, Марина решила более внимательно прочитать гранки. На стене над ней висел какой-то рисованный, наверное карандашом, Володин портрет. Я обратил на него внимание потому, что в момент, когда мы вошли в комнату, прямо на изображение Володи падал яркий солнечный зайчик. Пока Марина читала, я все с более возрастающим интересом разглядывал портрет. Потом попросил у Марины гранки и стал вместе с ней сравнивать портрет на стене с фотографией в гранках. Сомнений не было — портрет был нарисован с фотоснимка, который редакция отобрала для публикации.

Позднее, по-моему, Сева рассказал, что однажды к двери квартиры пришла какая-то девушка. Она попросила того, кто открыл ей дверь, передать Владимиру Семеновичу на память сделанный ею рисунок. Когда подарок увидел Володя, он пожал плечами: зачем, мол, рисунок, когда есть такая же фотография, и тут же забыл о нем. После похорон мама нашла этот портрет и повесила его в уголке для отдыха, умело образованном мягкой мебелью в огромной комнате, с которой начинается квартира.

Марина продолжила чтение, а мне пока предложила посмотреть всю квартиру. Особенно поразила меня одна едва ли сохранившаяся сегодня деталь. В спальне, где лежал Володя перед тем, как уже навсегда покинуть этот дом, ближе к окну висела большая, из простого багета рамка для картины или фотографии. Но она была пуста… А на обоях в очерченном рамкой поле Марининой рукой было в отчаянии написано: «Ты!»

Следующий раз Марина прилетела через пять месяцев, вечером 24 июля, чтобы провести в Москве около полутора суток.

Днем, перед началом спектакля «Владимир Высоцкий», Марина побывала в театральной мастерской у художника Давида Боровского, который познакомил ее со своим проектом скульптурного портрета Володи. Что касается планов Марины относительно надгробия, в то время они еще не были известны. Кстати, Любимов каждый раз, когда заходил об этом разговор, повторял, что памятник лучше устанавливать, не торопясь. Надо дать времени возможность поработать над сознанием современников во имя истинной оценки самой глубинной сути ушедшего человека с позиции исторической ретроспективы. Однако уже тогда Марина была твердо убеждена, что надгробие не должно строиться на основе прямого воспроизведения живого образа. Такое решение, впрочем, может быть вполне уместным в случае установки памятника в публичных местах — на площади, в театре, у школы, у дома… Здесь же, где начинается мир теней, уходя в который мы покидаем тело, надо стремиться увековечить суть человека в предельно обобщенной и точной символике.

Кстати, о датировке Володиных стихов. Еще на даче в Пахре, работая с архивом, я обратил внимание на два существенных обстоятельства. Во-первых, на исключительную упорядоченность каждой записи, сделанной Володей. Никаких хмельных каракуль. И это при «многослойной» тщательной правке с зачеркиваниями и аккуратной пометкой новых найденных вариантов. Заново переписанные набело уже окончательно доработанные стихи. Столь серьезное, даже скрупулезное отношение подтверждало, что поэтическая жизнь Владимира — эта его страсть, как он сам считал, сравнивая роль поэзии в его жизни с театральным «ремеслом», — была отделена от суеты, неурядиц, от его взлетов и падений.

Во-вторых, к сожалению, практически везде отсутствовали даты написания. Если еще стихи были записаны на бланках зарубежных отелей (а таких было немало), то Марина могла прикинуть время их создания. А в других случаях надо было восстанавливать время по косвенным признакам: к каким фильмам, спектаклям, событиям писались стихи…

У меня появилась мысль при подготовке архива к передаче на хранение попытаться зафиксировать со слов Марины и друзей все, что только они могли вспомнить по поводу каждого из стихотворений, чтобы точно определить время их написания. С Валерием Янкловичем разработали даже такой специальный бланк для каждой самостоятельной архивной записи. Начинался он с указания порядкового номера и отметки о характере рукописи. В нем существовала большая графа, куда должны были впечатываться первые четыре строки стиха. Далее предполагалось указывать название и его варианты, если они упоминались самим Володей. Затем — дата и место написания, посвящение, если оно было. Предусматривалось отмечать здесь и многое другое. Мы оставили свободное место даже для заметок о дополнительных обстоятельствах, связанных с созданием стихотворения. Таких, например, как рассказанные Мариной о последнем стихе, или Вадимом Тумановым о стихотворении со словами: «Не раз нам кости перемыла драга».

Пользуясь мощью «администраторских» связей Валерия Янкловича, удалось не только сделать ксерокопии такого бланка, но и отпечатать его в типографии на двух сторонах конторской карты стандартного размера в половину обычного писчего листа. Когда, предваряя визит Марины в ЦГАЛИ, я впервые встретился с директором этого архива Наталией Волковой, со мной был этот бланк. Я рассказал о намерении Марины подготовить архив к сдаче, сопроводив его сделанными по такой форме описаниями всего известного о стихах со слов наиболее осведомленных людей самого близкого Володиного окружения. И получил ее одобрение. Больше того, Волкова просила сделать подобное справочное сопровождение к архиву в двух экземплярах, из них один — для ЦГАЛИ, как уникальную и крайне нужную часть Володиного наследия. Но по ряду независящих от меня причин этот замысел так и не осуществился.