Алексей Кулаковский - Хлеборез

На улице было уже совсем светло, когда я вышел за ворота штабной хаты. С горечью поглядел на изжеванное голенище своего сапога. Оно уже не могло так гладко и плотно облегать ногу, как облегало раньше. Оно, правое, стало даже короче левого, потому что все сморщилось и осело.

Мне надо было срочно увидеть командира роты или хотя бы старшину, чтобы доложить им, что необходимо сейчас же идти в пекарню. Перед глазами докучливо вставал долговязый худой кладовщик, который всех своих клиентов называет на "ты", даже старших по званию. У него надо будет клянчить, просить... А что поделаешь?.. Где иначе достанешь хлеб?.. У кого?.. За что?.. Какой ценой? На все пошел бы, если бы зависело от самого!.. От собственного старания, домогания, даже подвига!.. Но хлеб есть только у долговязого кладовщика.

Снова, как и ночью, мне почудился запах свежего хлеба, снова все мое существо одолела забота о хлебе. И не для того, чтобы самому хоть попробовать его, так как уже забывался вкус хлеба, а чтобы сполна рассчитаться с теми, кому недодал на паек, снять свою вину перед ними. Рассчитаться и остаться чистым перед людьми... Смело глядеть каждому в глаза...

Из какого-то двора вдруг выскочила собака и пробежала по улице почти возле моих ног. Я отчетливо увидел, что у нее в зубах подгорелая корка хлеба, и по какому-то бессознательному рефлексу кинулся за ней. Собака помчалась наутек, а я, должно быть, долго бежал бы следом, если бы не встретился командир роты.

- Куда ты, Чаротный? Что с тобою?

- У нее хлеб! - механически промолвил я, останавливаясь. - Большая хлебная корка!..

Комроты подошел, молча подал руку:

- Голодаешь?.. Вижу, знаю... Себя моришь... И не виноват, тоже знаю!.. Так это я... А со всеми остальными как быть? Голова кругом идет...

Я доложил командиру о своем намерении сейчас же идти в пекарню, чтобы сегодня же погасить недостачу хлеба. Доложил также, что оставил у писаря рапорт о срочном направлении на фронт.

- С маршевой ротой? - переспросил Сухомятка.

- Да, с маршевой!

- Завтра приезжает представитель с Курской дуги, - безразлично глядя в землю, сообщил командир. - Из гвардейской дивизии. Но я тебя не включаю. Ты еще тут нужен.

- Прошу включить!

- Ты все обдумал?

- Все!

- Что-то я не помню, чтобы кто-либо просился туда добровольно.

- Если я первый, то тем лучше!

Сухомятка замолчал, тихо повернулся и пошел к штабной хатке, показав мне рукою, чтоб я шел рядом. Пройдя немного, заговорил:

- В душе я понимаю тебя... Строевой командир, старший сержант... Не тут твое место... Тем более в эдакой роли снабженца.

- Хлебореза, - уточнил я.

- Ну, хотя бы и так, - согласился Сухомятка. - Тут моя вина!.. Не нашел тебе соответствующего места во вверенном мне подразделении. Не все учел, продумал... А тут еще старшина такой шалопутный!

Вдруг он оживился, схватил меня за плечи и повернул лицом к себе:

- Слушай! Давай, знаешь, что сделаем?! Я назначу тебя старшиной роты, а Заминалов будет помощником. Пусть он хоть оторвется от своей зазнобы да покрутится, повертится насчет доставки хлеба. Посмотрим, как получится у него?..

- Не могу больше оставаться! - решительно заявил я. - А с хлебом тут всегда будет туго, пока нет транспорта. Голодный человек хуже собаки...

Старшина роты все же навязал мне группу бойцов с рюкзаками для доставки следующей выпечки хлеба. Поклялся, что удалось подобрать самых лучших, самых надежных, и назначил двух командиров отделений для непосредственного наблюдения за нагруженными рюкзаками.

- Все будет хорошо! - заверял старшина. - И ты свой рапорт забери назад. Успеешь еще стать гвардейцем!

Отказаться от группы я не мог, пошел с бойцами. Большинство из них были уже мне знакомы. Ни одному из них я ни разу не сказал плохого слова, ни в чем не попрекнул, однако почти все поглядывали на меня недружелюбно, будто бы таили какую-то обиду. Видимо, старшина их крепко накрутил.

"За что обижаетесь? - с горечью думал я. - Разве я ваш хлеб поедал? Хоть с какой-то малозаметной недостачей, но вы получили свои пайки. А я уже который день без хлеба... И не потому, что его нет или кто-то снял меня с довольствия!.. А просто из-за того, что кто-то из вас, может, и не из этой группы, съедал мою норму. И не скажу кто, не могу сказать!.. У всех у вас совестливые, умные лица, сурово и упрямо поджатые губы..."

Попытался я заговорить с хлопцами, но разговор не клеился. Вступали в разговор только командиры отделений, которые шли за хлебом впервые, остальные порой кивали головами, однако ртов для разговора не раскрывали.

"Чего же вы, хлопцы? - хотелось мне спросить. - Теперь же хлеба в рюкзаках нет! Вот если бы, идя назад, вы проявили такую выдержку!.."

Молчание в строю продолжалось и на обратном пути. Это устраивало меня, крепла надежда, что хлеба сегодня хватит на всех. Чтобы еще больше быть уверенным, я пошел на некоторую жесткость и запретил даже короткий привал, не разрешил также останавливаться у колодцев.

Развеску хлеба в кладовой сделал в присутствии командиров отделений. Двух килограммов все же не хватило.

Пришел пожилой писарь, с ним развесили еще раз. Действительно, есть недостача!

Что же это такое? Я же знал, что долговязый кладовщик принял во внимание мою искреннюю жалобу на постоянную недостачу и набавил немного на своих весах. Кроме того, дал пять буханок лично мне. Мои хлеборезные весы не могут так безобразно врать.

Снова пришлось оглядеть, ощупать каждую буханку. Тут с интересом и возмущением взялись помогать мне командиры отделений. И нашли две выеденные буханки. Внешне так умело замаскированные, что никакое зоркое око не заметит.

- Может, вы что-нибудь заметили? - спросил я у командиров отделений, уже не надеясь на свою наблюдательность.

- Нет, ничего не заметили.

Говорил я с людьми на этот раз без особой тревоги. И отчаяния в моем голосе не было. Что поделаешь? Наверно, есть в хлебной команде такие ловкачи, что не мне с ними справиться! Важно то, что теперь они не подрезали меня под корень, - своим собственным запасом я покрою недостачу и рассчитаюсь за прошлый вынужденный недовес. А что сам снова останусь без хлеба, так мне же не привыкать. Одно только мучило - как могли эти обжоры умудриться на глазах у людей выдрать из буханки мякиш и съесть его? Нигде же на этот раз не останавливались, никто никуда не отлучался из строя, никто, кажется, не вынимал хлеб из рюкзаков.

Это часто вспоминалось мне и позже и каждый раз оставалось загадкой.

Пообедав в столовой, я зашел в штабную хату, чтобы немного отдохнуть после "хлебного марша" и подготовиться к завтрашнему походу с маршевой ротой. Младший писарь поднес мне свернутый вдвое тетрадный листок бумаги.

- Что это? - спросил я, не беря в руки лист.