Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы

Фрау фон Штенгель благодаря своим связям благополучно прожила первые четыре года войны. Но настал и для нее черный день. Она тоже стала жертвой гестапо. В 1943 году морозной зимней ночью ее забрали. Вместе с матерью она попала в концлагерь Терезиенштадт и словно в воду канула. Я очень волновался за нее, упрекал себя, что перед войной не предложил ей последовать примеру Леви. Но уже было поздно.

Мы все еще празднуем 27 января…

Это повторялось регулярно с 1909 года: 27 января, в день рождения кайзера Вильгельма II, большой семейный совет Браухичей вновь пригласил меня на встречу в берлинский дворянский клуб. Вековые узы нашего рода с домом Гогенцоллернов упрочились настолько, что никому не приходило в голову выбрать какую-нибудь другую дату для этих встреч.

Трехэтажное здание клуба высилось вблизи здания рейхстага. Клуб располагал отличной кухней и находился в распоряжении аристократических семейств для собраний, торжеств в узком кругу и заседаний семейных советов. В прежние годы в честь августейшего верховного военачальника произносились церемонные выспренние речи. Но со временем стали ограничиваться кратким поминальным словом, перед которым оркестр играл туш.

Для моей матери этот праздник был особенно знаменателен, ибо она отмечала свое рождение в тот же день, что и кайзер.

27 января 1939 года в клубе собралось особенно много родственников. 80-й день рождения "его величества" давал повод вдоволь наговориться в узком кругу о прошлом и настоящем. Как всегда, царила радостная атмосфера встречи наших семейств. Внешне облик этого общества определялся морскими, армейскими и летными мундирами. Господа постарше были одеты в строгие темные костюмы.

Я увидел барона Болько фон Рихтхофена, брата знаменитого военного летчика, и Дитлофа фон Хаке фон дер Хакебург, здесь были и представители семейства фон Бомсдорф и старый великан Йохен фон Бернек, отпрыск рода, живущего в крепости Бернек, расположенной на горном массиве Фихтель. Отставной генерал Готтфрид фон Браухич сидел рядом с генералом от инфантерии Клаусом фон Этцдорфом.

Дамы обособились в углу, окружив мою "новорожденную" мать. Толстый граф фон дер Шуленбург, оживленно жестикулируя, беседовал с моим дядей Зигфридом фон Браухичем из замка Римбурга под Ахеном, а Вальтер фон Браухич, главнокомандующий армии, стоял в центре группы офицеров, в числе которых находился его сын Бернд, капитан люфтваффе и личный адъютант рейхс-маршала Геринга.

24 сентября 1938 года дядя Вальтер сочетался браком с молодой женщиной, некой Шарлоттой. Чтобы не обострять до крайности шокинг, испытанный всеми Браухичами по этому поводу, он прибыл на семейную встречу без своей новой супруги. Женитьба на ней была для моего дяди несомненным мезальянсом, а кроме того, она слыла "стопятидесятипроцентной" нацисткой, что никак не могло повысить ее престиж в нашей среде. Учитывая положение и заслуги генерал-полковника, союз семейств счел возможным посмотреть на его неравный брак сквозь пальцы и воздержался от официального осуждения столь явственного "попрания родовой чести".

В этом блистательном кругу я уже давно был на положении изгоя и, в сущности, не поддерживал с моими сверхаристократическими родичами никаких отношений. И теперь и раньше они считали мою "сумасшедшую езду" занятием, несовместимым с достоинством нашей семьи. Да и пришел я сюда только ради матери, ибо, после того как семейный совет дважды резко осудил мое поведение — в первый раз из-за того, что я стал гонщиком, и во второй по поводу моего столкновения с Ширахом, когда разговор зашел о "запятнанной чести", я не имел особых поводов искать встреч с этими господами.

Мой брат Гаральд сумел найти общий язык с ультраконсервативной группой стариков и служил своеобразным мостом между ними и молодым поколением, чье мнение здесь вообще не котировалось. Родственные отношения ни на йоту не ослабляли строжайший военный этикет. Все формы общения между многочисленными Браухичами регламентировались предписанной респектабельностью, сдержанностью и неукоснительным соблюдением чинопочитания, и достаточно было малейшей оплошности, чтобы навлечь на себя неодобрение.

Поэтому удивительно, что единственный из них, с кем мне всегда говорилось легко и просто, был самый высокий по чину, дядя Вальтер, который после своего назначения на пост главнокомандующего армии, естественно, стал предметом особого уважения.

На сей раз всеобщее изумление вызвал "либеральный" порядок рассадки представителей старшего и младшего поколений, которые обычно строго разделялись и сидели врозь. Я оказался прямо напротив дяди Вальтера, и, заметив это, он искренно обрадовался.

Точно так же мы сидели друг против друга еще давным-давно, когда он, тогда еще майор, своим великодушным вмешательством спас мою "военную карьеру". Мой ротный командир капитан Клеснер третировал меня, несчастного фаненюнкера, как только мог. На какой-то вечеринке в казино мне наконец представился случай отомстить моему мучителю. Заметив, что капитан вошел в уборную, я запер его в ней. К несчастью, какой-то ординарец увидел эту сценку и потом выдан меня. Заставив капитана проторчать "там" целых сорок минут, я испытал чувство глубокого удовлетворения, и только оно помогло мне снести бесчисленные кары, обрушившиеся на меня после описанного эпизода.

Вероятно, этот солдафон доконал бы меня, если бы не мой дядя. Он взял меня под защиту и добился, чтобы мне был назначен "срок реабилитации". Эту его услугу я помнил всегда!..

Я наблюдал за ним, разглядывал его генеральские погоны. Не будь Гитлера, он не взлетел бы так высоко, подумал я. Развертывание армии обеспечивало всем офицерам быстрое продвижение по службе.

Дядя Вальтер производил на окружающих сильное впечатление строгостью взгляда, волевым, чуть обветренным лицом и энергично сжатым ртом. Свою традиционную преданность военному ремеслу он умело сочетал со здоровым честолюбием и полезными связями, которые помогли ему избежать политических рифов гитлеровской империи. Но его серьезное лицо не было казенно застывшим. Часто оно освещалось выражением приветливости и даже веселости. Дядя Вальтер отличался тонкой иронией и юмором, то есть обладал качествами, почти невероятными для прусского офицера старой школы.

Наконец окончилась официальная часть нашей семейной встречи и общество распалось на группы. Вальтер фон Браухич и его сын Бернд сидели за небольшим столиком. Я присоединился к ним. Отец и сын виделись так редко, что с удовольствием воспользовались этим случаем для спокойной беседы. Чуть высокомерным тоном, свойственным молодым офицерам, Бернд обратился ко мне: "Ты — одна из наших рекламных вывесок за границей. Расскажи, о чем там говорят, что пишут в газетах?" Я вопросительно уставился на его отца. Тот сразу понял мой взгляд и, улыбнувшись, сказал: