Сергей Курзенков - Под нами - земля и море

Я вспомнил: к юго-востоку от нашего городка, где, извиваясь лентой, по склонам сопок проходит дорога к Кольскому заливу, спускается ущелье. Вот туда я и решил садиться. Два энергичных разворота, и самолет вышел на прямую.

Но на пути оказалась сопка с соснами. Она закрывала ущелье, не позволяя приблизиться на малой высоте.

Чуть не задевая за вершины сосен, самолет перетянул через эту преграду. И я увидел: до дна ущелья еще метров пятнадцать. Теперь избыток высоты стал моим врагом. Высоту нужно как можно быстрее потерять, а это я мог сделать лишь скольжением. Накренившись, истребитель заскользил, падая на крыло. Над серединой ущелья выровнял самолет в горизонтальное положение, но все попытки "притереть" его к темно-зеленому мху оказались напрасными. Скорость не погасла, и самолет не "хотел" садиться.

За эти секунды, пока истребитель "брил", я определил: ущелье короткое. Впереди - темная отвесная скала. Если не отверну - врежусь в нее на скорости около двухсот километров в час. "Чем лобовой удар о скалу, лучше в сосны", пронеслась мысль, и резким движением ноги развернул самолет вправо.

Один за другим последовали удары. Это крылья срубили две сосны толщиной с телеграфный столб и отлетели сами, а не потерявший скорости бескрылый фюзеляж стремительно, со страшным скрежетом и визгом скользнул между соснами, вверх по сопке, и замер на ее вершине.

Еще грохотало уходящее в сопки раскатистое эхо, когда я уловил запах гари и выскочил из кабины. Пожар? Однако огня не увидел. Рядом, чуть завалившись набок, лежал фюзеляж. Ниже, у подножия сопки, голубела плоскость одного крыла. Второе стояло на ребре, прижавшись к соснам. Самолет разбит, а я невредим. Стало жаль крылатого друга, словно он был живым существом, а я виноват в его гибели. И первое, о чем подумал, какая причина вызвала остановку мотора и кто в этом виноват? Мое раздумье прервал чей-то голос:

- Смотрите! Летчик-то живой!

Я повернулся. Метрах в десяти пологой спиралью спускалась по сопке дорога, на ней стояли автобус и грузовик. Рядом какие-то люди. Они испуганно смотрели на меня. Молчание длилось недолго. Я не успел даже бегло всех рассмотреть, как сразу оказался окруженным мужчинами и женщинами в штатском. Посыпались вопросы:

- Неужели вы невредимы? Не ранены и не ушиблись? Может, вам помочь?

И каждый, словно не веря глазам своим, осторожно дотрагивался, и ощупывал меня. Незнакомцы оказались актерами из фронтовой бригады Малого театра.

- Из Москвы! - обрадовался я.

Встреча была короткой. На горизонте, изрезанном вершинами сопок, догорала заря. С залива потянуло прохладой. Наступил вечер. Артистам надо было спешить. Часа через полтора они покажут спектакль, и я оказался первым, кто получил персональное приглашение посмотреть пьесу А. Н. Островского "Волки и овцы".

Уезжая, актеры предложили мне отправиться с ними. Я отказался. Пока не прибудет охрана, не имею права покинуть разбитый самолет. Я только попросил сообщить дежурному по гарнизону о моей вынужденной посадке. Актеры уехали, взяв с меня слово быть на спектакле.

Оставшись один, сел неподалеку от самолета на замшелый камень и, мучительно переживая аварию, закурил.

Я не слышал, как к вершине сопки подъехал "виллис". Из задумчивого состояния вывел раскатистый бас:

- Товарищ капитан, грустить не положено! Нужно радоваться, что уцелели!

Я поднял голову и увидел спускающихся по сопке инженера полка и с ним двух матросов с автоматами.

Наш инженер был среднего роста, крепкого сложения, хороший специалист своего дела и с характером оптимиста. Он не спеша подошел, осмотрел меня с ног до головы, потряс за плечи своими крепкими, как тиски, руками и, обратившись к матросам, проговорил:

- Вот вам доказательство! ВВС - страна чудес. Самолет разбит, а летчик цел... И посмотрите на него, он еще недоволен...

- А чему тут радоваться, товарищ инженер? - с укором ответил я. Допустим, я невредим, а на что похож самолет?

- Самолет? Сейчас тоже осмотрим, - невозмутимо проговорил инженер, подходя к фюзеляжу. - Ну и молодец, капитан! Крылышки ему оторвал как по заказу, даже узлов крепления не повредил. Помята нижняя обшивка... Сущий пустяк...

И, как врач у постели больного, поставил диагноз:

- Завтра вывезем его на аэродром. Подвесим другие крылышки, на вал мотора - новую "вертушку", выправим обшивку, а на следующий день, капитан, пожалуйста, в полет... Самолетик будет лучше нового... Сами знаете, сколько за битого небитых дают!

- Мне кажется, за таких битых арест дают, - не замедлил ответить я.

- Ну что вы, капитан! По-моему, на вас такое не распространяется.

Оставив у самолета охрану, мы сели в машину и - на командный пункт.

Выслушав доклад, командир полка разрешил мне отдыхать двое суток. Окруженный друзьями, я смотрел веселый спектакль москвичей, но тревожная мысль "кто виноват?" не докидала меня.

На другой день сообщили: комиссия установила причину остановки мотора. Техник забыл законтрить штуцерную гайку бензопровода. Гайка от вибрации отвернулась, и бензин из баков дождем вылился на сопки.

Вроде был не виноват. Командование даже отметило выдержку и правильность моих действий в столь сложных условиях посадки. Но я испытывал другое чувство, - забыл о нашем золотом правиле: "Доверяй, но проверяй". Если бы я помнил его, проверил работу техника, может быть, этой аварии и не произошло.

Последний полет

Сентябрь прервал жару дождями. Началась плакучая осень. Над нашим Заполярьем чаще висели свинцово-темные, моросящие облака, чем светило солнце. Все вокруг посерело, выглядело уныло. Зелено-пестрые сопки побила желтизна - предвестница конца короткого северного лета. Даже замшелый гранит сопок изменил цвет: от частых дождей и непросыхающей влаги он выглядел неприветливым, серым. Невысокие коряжистые белоствольные березки, еще не полностью сбросив свой наряд, жалко трепетали поредевшими ржавыми листьями. Только приземистые разлапистые сосны не тронуло время: вечнозеленая иглистая хвоя скрадывала печаль дождливой осени.

Из-за непогоды, низкой облачности, частых дождей резко сократились полеты. Наступила передышка, хотя боевые дежурства и не прекращались.

В моей эскадрилье прибавилось исправных самолетов, однако на всех летчиков их все равно не хватало. Каждый день дежурила половина, для остальных боевой работы не было.

Люди, привыкшие к повседневной напряженной трудовой жизни, порой не знали, куда себя деть. Одни, отоспавшись, читали книги, газеты, играли в шахматы, на бильярде, другие, если не было дождя, гоняли в футбол, но все равно не отдыхали, скорее, томились, стараясь как-нибудь убить время.

Народ скучал. Надо было придумать какое-то занятие, которое бы вывело всех из однообразия аэродромной жизни. У меня родилась мысль: дело осеннее, в сопках много грибов, ягод, куропаток. Быстротекущие речки с хрустальной водой кишат форелью. Вот и занятие для свободных от боевого дежурства: собирать грибы, ягоды, стрелять куропаток, ловить рыбу.