Леонид Кузнецов - Стопроцентный американец (Исторический портрет генерала Макартура)

Собственно, этим можно объяснить, почему обычный американец, природе которого, казалось бы, противно насилие, надругательство над личностью, часто поддерживает политику правящих кругов, почему он, в частности, с таким восторгом встречал Дугласа Макартура - имперские амбиции вселяют чувство превосходства. Люди, воплощающие эти амбиции в жизнь, рискующие своей жизнью, проявляющие чудеса храбрости, ум, смекалку, практицизм,- это Макартур! Это восторг.

Деяния Макартура, выпукло, красочно преподнесенные радио, газетами, книгами, излучая очарование подвига, героизма, скрашивают серое, безликое существование даже самого заурядного человека. Макартур - американец. Смит тоже американец. Никогда иностранец не может стать на одну (американскую) доску с Макартуром. А Смит в силу своего гражданства может. И он окажется выше такого же обыкновенного иностранца или, во всяком случае, наравне с ним. Если, конечно, у иностранца найдется такой же кумир. ("Как у русского Жуков",- сказал мне пресс-секретарь при штабе 7-го флота США.)

Вот секрет любви к "Американскому кесарю".

Благодаря Макартуру одновременно достигалось некое единение в "высшей сверхидее". Оказывалось: позиция Макартура - истина, ведь она одинаково служит верную службу как "кесарю", так и тому, кто восторгается им. Значит, она полезная позиция. И значит, она верная позиция. Как же не принимать ее?

Да, аплодисменты гремели. Дуглас Макартур был, пожалуй, действительно самым популярным человеком. Вот тогда-то, к своему удовольствию, он часто слышал: "Если бы сейчас, в 1951 году, проходили президентские выборы, то, несомненно, победителем стал бы "Американский кесарь". Д. Макартур даже жалел, что, прибыв в Сан-Франциско, он заявил:

"Меня спросили, собираюсь ли я заняться политикой. Мой ответ: "Нет". У меня нет политических намерений. Я не собираюсь открывать политическую контору, и я надеюсь, мое имя не будет использовано в политике ни в каком виде. Единственная политика, которой я займусь, определяется единственной фразой, хорошо известной всем вам: "Да благословит господь Америку".

А выборы были не за горами. В следующем году. Казалось, очарование, восторг Сан-Франциско, Нью-Йорка, Чикаго, Вашингтона, пересаженные к тому же в провинцию, расцветают для генерала в пышные и никогда не увядающие цветы. Поэтому Д. Макартур легко преступил клятву, данную под впечатлением вести об увольнении. Когда в республиканской партии в очередной раз настала пора решать, кого выдвинуть кандидатом на пост главы государства, возникли разногласия. Одни назвали сенатора Роберта Тафта. Другие - Д. Эйзенхауэра. Тафт, в свою очередь, решил заручиться поддержкой кумира правых, то есть Макартура. Он предложил включить генерала вторым номером в свой список на случай, если сам Тафт в результате трудно контролируемой и трудно предсказуемой предвыборной игры не пройдет в кандидаты на первичных выборах. Если же пройдет, да к тому же станет президентом, то Макартуру в компенсацию был обещан пост заместителя главнокомандующего вооруженными силами США (то есть президента) с правом решающего голоса при определении внешней политики страны.

Конечно, Макартур не устоял против такого соблазна. Но он дорого заплатил за это. Тафт не прошел, несмотря на поддержку "кесаря". Надо сказать, что на этот раз сам "кесарь" слабо проявил себя как политический борец. Сульцбергер дал ему такую оценку: "Я думаю, он сварил уже своего гуся и немного сделал, чтобы помочь Тафту".

Надежда Д. Макартура складывать камни на лужайке Белого дома против политических противников на этот раз окончательно рассеялась.

Кандидатом от республиканской партии, а затем и президентом стал Д. Эйзенхауэр.

Почему же из двух генералов Америка выбрала Эйзенхауэра? Много тому причин. По своим личным качествам Эйзенхауэр импонировал большему количеству американцев. Он вел себя проще, скромнее, демократичнее. Одевался неброско. Не устраивал демонстраций с королевским выездом, не красовался с "кукурузным початком", не строил из себя полубога. Не обнаруживал ненависти к противникам американизма. Кстати, именно Эйзенхауэр отговаривал Макартура от решения лично руководить избиением участников голодного марша ветеранов первой мировой войны. Он же советовал хотя бы не надевать на мундир "фруктовый салат", то есть боевые награды.

Одну из главных причин поражения определил С. Л. Майер, автор книги "Макартур". Он писал, что "Айк (Эйзенхауэр.- Л. К.) не говорил ничего из ряда вон выходящего, он был таким же в равной степени великим героем войны... Взгляды же Макартура на социальные вопросы, профсоюзы и другие проблемы страны были уж слишком архиправыми" (а значит, и "дороговатыми" для американца). В США, прежде всего в консервативных кругах, поэтому опасались, как бы приход к власти архиправой реакции не привел к активизации левых и не осложнил общую политическую обстановку в стране.

Выборы определили судьбу Макартура. Но он не сразу оценил свое истинное положение. Перед глазами еще стояла сан-францисская метель из перьев, восторженные лица в Чикаго, слезы умиления в Литтл-Роке.

Американцы же, которые "попали под взрыв национализма", сами того не желая, став участниками цепной общенациональной реакции суперамериканизма со всеми вытекающими последствиями и прежде всего еще большим креном вправо, спустя некоторое время принялись размышлять. И в первую очередь над выступлениями Д. Макартура в конгрессе. Отрешившись от психоза, вызванного восхищением "героем, которого хотели опозорить", и вернувшись в свое нормальное состояние, характерное для "людей дела", они критически посмотрели на своего кумира. Возникло сомнение: за ним ли истина? А может быть, за Гувером? Бывший президент считал, что "не следует перегружать страну"- как бы не обмануть самих себя. Гувер придерживался такого правила прагматиков: "Есть определенный предел того, что мы можем сделать".

Генерал признавал, что курс, который он предлагает, может привести к "более широкой войне". При этом добавил: "В международных отношениях игра на выигрыш - это риск. Мы должны рисковать". Представляется целесообразным продолжить рассуждения о риске. Принято считать: он есть проявление бесшабашности, лихости, героизма, на самом высшем уровне самопожертвования. Сколько раз примером такого героизма представлялся Д. Макартур, который "никогда не прятался от пуль".

А если поразмышлять? Следует снова прислушаться к ученому, занимавшемуся еще в далекие времена, выражаясь современным языком, психологией человека в экстремальных условиях. Он пришел к выводу: риск форма проявления величайшего страха на грани отчаяния, одновременно - это прежде всего путь к спасению. Риск подсознательно становится иногда самым разумным шагом, единственным, продиктованным сверхчеловеческим желанием и надеждой сохранить жизнь в ситуации, из которой практически нет выхода. Погибнуть на подводной лодке Макартуру представлялось неизбежным, погибнуть на торпедном катере - менее возможным. Он рискнул, то есть выбрал катер.