Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

— Я знаю, что вы профессор и доктор наук. Поэтому я надеюсь, что вы поймете меня. У вас инсульт, хорошо, если ишемический, мы пока не знаем, есть ли гематома в мозге. Инсульт в левой части мозга, я полагаю, лучше, чем в правой, но вообще — это тоже плохо. Пока прямой угрозы жизни нет, но кто знает, что будет дальше. Кстати, извините, но вы лежите на койке, с которой до вас унесли в морг молодого — тридцати семи лет, человека с таким же инсультом, что и у вас. Говорю, чтобы вы были критичными к своему состоянию!

Старый садист ушел, и я впервые ощутил прямую угрозу жизни. Когда вешался — этого почему-то не ощущалось. А сейчас панически хотелось жить, когда впереди столько дел, столько нового — Москва, новая работа, новая жена! И если выживу, но стану инвалидом, буду ли я нужен новой работе и новой жене?

— Нет, решил я, — этого не будет, потому, что этого не будет никогда! — повторил я про себя этот идиотский, но очень убедительный довод. — Шалишь, не сдамся, не на того напали! — чуть ли не вслух сказал я. И начал мобилизовывать себя, как перед решающим третьим подходом к штанге, когда в двух первых подходах — нули. Хорошо спортсменам — постоянно мобилизуешь себя и привыкаешь к этому состоянию. А как быть хилякам — не спортсменам? «Если хилый — сразу в гроб!» — как пел Высоцкий.

Пришла медсестра, снова сделала уколы, и я заснул. Но уже не таким блаженным, а обычным сном, что мне не понравилось. Хотелось того «блаженного» укольчика, но медсестра сказала, что таких уколов больше не будет. На те, говорит, главврач на каждую ампулу разрешение дает!

От сна меня пробудил неожиданный поцелуй в лоб. Я открыл глаза и увидел над собой человека в белом халате и такой же шапочке. Да это мой старый знакомый и собутыльник, хирург в этой же Обкомовской больнице — Леша.

— Какой был человек! — причитал Леша, и я почувствовал, что он «подшофе», — как же ты себя не уберег!

— Почему был? — строго спросил я, — что такое «был»? Я был, есть и буду, мы еще выпьем с тобой не раз!

— Нет, никогда ничего мы с тобой не выпьем! — тихо плакал хирург и безжалостно объяснял мне, — если ты и выживешь, ты — инвалид, у тебя меняется психика, ты только и будешь занят своим здоровьем и говорить ты будешь только о нем. Уж лучше умереть, но вовремя — как говорил писатель Вересаев, тоже наш человек — врач. Инсульт — это не игрушки! Какая выпивка после инсульта? — сетовал Леша.

Хирург еще раз поцеловал меня, на сей раз в щеку, и ушел, причитая. Его визит заставил меня мобилизоваться еще сильнее, как провокационный маневр соперника во время соревнований. Хотя я был уверен в его любви и искренности ко мне. А насчет выпивки хирург оказался прав — выпить вместе мы так и не смогли. Потому, что он вскоре умер сам от внезапного инфаркта миокарда. Все под Богом ходим!

Со мной в палате — довольно крупной комнате, было еще два пациента. Я лежал по одну сторону от входа, а они рядом друг с другом — по другую. Поближе ко мне лежал тяжелый больной с инфарктом — кто-то из секретарей райкомов партии. Он мало шевелился и очень переживал, когда санитарка ставила ему утку или судно.

А второй пациент был симулянтом. Это был бывший партийный «вождь» какого-то из сельских районов области. Его постоянно выписывали, а он заявлял: «Это дело у вас не пройдет, я болен и буду жаловаться!».

Я удивлялся его поведению, но тот доходчиво объяснил мне, что я плохо представляю себе жизнь на селе. А здесь — его хорошо кормят, ухаживают, следят за здоровьем. «Здесь — санаторий, и я хочу подольше в нем оставаться!» — заявлял сельский «вождь».

Меня тут же пришли проведать Медведев, Толя Черный; конечно же, почти каждый день приходила Тамара. Даже Лиля как-то пришла и всю мою болезнь объяснила разводом с ней. Только и выговаривала меня за мой «аморальный» образ жизни. А что, при ней этот образ был более моральным?

Но совсем неожиданным для меня был визит Мони. Как он прознал про мою болезнь, так и осталось неизвестным. Может быть, он позвонил на кафедру, а там ему все сказали? Но Моня снялся с места и приехал, нашел меня здесь. Говорит, Оля сильно плакала, хотела приехать тоже, но Моня отговорил.

— Я думал ты будешь весь перекошенный, как товарищ Громыко, с остекленевшим взглядом, инсультник, одним словом! Вот я и боялся, что Оля увидит тебя таким и с ума сойдет. Как она тебя любит, знал бы ты, просто бредит тобой! — тихо сказал мне Моня.

— Любит меня, а трахается с тобой? — пошутил я.

— Поверь мне, что нет, — серьезно возразил Моня, — близко не допускает меня к себе, хотя ей уже можно, — добавил он по секрету. Что-то я рассчитал с вашей женитьбой не так! — рассеянно проговорил Моня, — но встретимся в Москве, разберемся!

— Скажи Оле, что я приеду второго января! Сбегу отсюда, но приеду! Мне на работу надо со второго, — уверил я Моню.

А потом посетители прекратились — в Курске началась эпидемия гриппа. Мои соседи обросли бородой — парикмахера не пускали, а сами они — кто не мог, кто не хотел бриться. Тогда я взял у медсестры бритву, побрился сам, а затем побрил и моих соседей, сделав из них «испанцев» — оставил тонкую бородку и усики. Медперсонал хохотал над испанцами в палате, которую в больнице называли «Пронеси Господи!».

Потом я стал устраивать «хохмочки» с градусниками. В палате у нас висел большой спиртовой термометр, всегда показывающий 21 градус. Я ослабил крепления трубочки и спустил ее вниз, так что термометр стал показывать 12 градусов. И срочно вызываю главврача — холод, мол, неимоверный, дрожим все. Главврач, пожилой еврей, заходит к нам, смотрит на градусник и лицемерно говорит:

— Двенадцать градусов — вполне приличная температура!

В палату занесли пару «козлов» и включили для отопления. Тогда я поднимаю трубочку вверх и снова зову главврача — жарко, мол! Тот смотрит на градусник и заявляет:

— Тридцать градусов — вполне приличная температура!

«Козлы» выносят, а «испанцы» тихо хохочут.

Утром медсестра обычно заходила к нам с градусниками и чаем. Сунет по градуснику мне и моим соседям подмышку, поставит чай на тумбочку и выходит. Тут я тихо встаю с постели, достаю градусники у соседей из-под мышек, сую их на секунду в горячий чай, и снова подмышку. И тихо в свою постель.

Минут через пять медсестра вынимает градусники у больных. У меня-то температура нормальная, а, глянув на градусники моих соседей, она тут же в ужасе бежит из палаты. Через пару минут санитары выкатывают их кровати в коридор и везут в изолятор. Температура у одного — сорок один, а у другого — сорок два градуса. Это при эпидемии гриппа-то в городе!

Примерно через неделю рука у меня прошла, и я так сжимал ладонь врачу-садисту, что он начинал подпрыгивать. А на его жалобы отвечал — вы сами просили пожать вам руку! И действительно, он каждый раз протягивал мне руку и предлагал — пожмите мне ладонь больной рукой!