Александр Извольский - Воспоминания

Этот вестфальский юнкер, обладавший не большим научным багажом, чем простое знакомство с земельным положением в Пруссии, превратился если не в изобретателя общины, то во всяком случае в наиболее горячего защитника туманных концепций славянофилов, и, таким образом, Россия оказалась обязанной немецкой учености в вопросе о возврате к варварской системе земельного порядка, от которого она долго страдала и последствия которого она столь жестоко испытывает в настоящее время.

Начиная с первого пятилетия XX века, экономическое положение крестьян, которое все более и более ухудшалось в условиях земельной общины, вызвало ряд аграрных беспорядков и причинило много забот правительству. В связи с этим были образованы местные комитеты для предварительного ознакомления с вопросом, работа которых направлялась центральной комиссией под председательством сначала графа Витте, а позже Горемыкина. В 1905 году в результате плохих урожаев, неудач русско-японской войны и вследствие революционной агитации аграрные беспорядки достигли своей кульминационной точки. Требования крестьян базировались на весьма простом фундаменте: они получили часть земли крупных собственников полвека тому назад, но остались бедняками, следовательно, им необходимо получить ту землю, которая оставалась ещё в руках их прежних господ. Этот взгляд крестьянства был чрезвычайно выгоден для революционных пропагандистов, которые без большого труда достигали успеха в призыве крестьян отнять у владельцев землю силой. Правительство не принимало мер к удовлетворительному разрешению аграрного вопроса и направило все свои усилия на энергичное подавление движения силой. Никаких шагов не было сделано для того, чтобы представить Думе какой-нибудь аграрный законопроект, который мог бы служить базой для дебатов, неизбежных с самых первых дней работы Думы.

Мы видели, какую выгоду извлекли из этого положения радикальные и революционные партии, оказавшиеся способными обещать крестьянам полное осуществление – их стремлений, и какой поддержкой заручились они со стороны блока двух сотен крестьянских депутатов, которых правительство необдуманно ввело в Думу.

Дебаты по аграрному вопросу продолжались непрерывно до роспуска Думы и вызвали бесконечное количество речей, которые создавали недовольство правительством среди крестьянских депутатов и в крестьянском населении самых отдаленных уголков России.

Ввиду отсутствия правительственного аграрного законопроекта Дума выдвинула не менее трёх проектов, один другого радикальнее. Все три законопроекта в разной степени, но единодушно выдвигали принцип принудительной экспроприации земель у крупных собственников, принцип, который встретил почти полное одобрение со стороны большинства Думы, но который был категорически отвергнут правительственной декларацией.

Наиболее трезвый из этих трёх законопроектов принадлежал кадетской партии, которая фактически руководила Думой в то время. Автором его был Герценштейн, назначенный этой партией в качестве докладчика в комиссию по аграрному вопросу, избранную Думой.

Этот проект, хотя и провозглашал принцип принудительной экспроприации, признавал необходимость справедливого возмещения убытков земельным собственникам и предвидел образование резервного фонда земли, остающегося в распоряжении государства.

Второй проект, названный проектом 104-х, являлся более радикальным и провозглашал национализацию всех земель империи, с тем чтобы заведование ими находилось в руках местных комитетов, избранных самим народом.

Наконец, крайняя левая фракция Думы представила проект уничтожения всякой частной собственности на землю и объявления её общественным достоянием, которым имеет право пользоваться каждый гражданин без различия пола и в таком количестве, сколько каждый может обработать своим личным трудом.

Правительство, потеряв инициативу в работах Думы, ничего не могло противопоставить этим трем проектам, за исключением бледной речи, произнесенной министром земледелия Стишинским, типичным представителем старого режима, хорошо известным своими крайне реакционными идеями. Его речь ограничивалась туманным обещанием расширения операций крестьянского банка и развития переселения в Сибирь. Это произвело крайне неблагоприятное впечатление в Думе, которое увеличилось до степени величайшего раздражения, когда Горемыкин, обеспокоенный характером, который приняли дебаты, и возбуждением, царившим среди крестьян, и верный своей позиции игнорирования Думы, опубликовал в правительственной газете официальное сообщение по аграрному вопросу, пространно говорившее о том, что правительство не может принять принудительного отчуждения земель. Выбирая такой способ осведомления о взглядах правительства, т. е. обращаясь к стране, минуя Думу, Горемыкин снова с очевидностью подчеркнул своё пренебрежение к народному представительству, и эта форма обращения скорее, чем его содержание, вызвала единодушное негодование депутатов.

Тогда Дума решила отвечать ударом на удар и предложила аграрной комиссии выпустить непосредственное обращение к стране в форме ответа на официальное сообщение в газете. Этот шаг, принятый ab irato, решил судьбу Думы, так как он дал возможность Горемыкину, как мы увидим позже, представить императору это обращение к стране как открытый революционный акт.

Если отношения между правительством и Думой с каждым днём ухудшались, то столь же верно, что и внутри кабинета Горемыкина далеко не царило согласие.

Я уже отмечал его разнородный характер; чем более члены кабинета узнавали друг друга, тем более обнаруживалось различие их мнений, которое препятствовало достижению согласия по вопросам, предложенным их рассмотрению.

Горемыкин, который афишировал своё чрезвычайное олимпийское спокойствие и который, видимо, забавлялся своей ролью, не прилагал усилий, чтобы скрывать отсутствие уважения не только по отношению к Думе, но даже к Совету Министров, рассматривая это учреждение как бесполезное новшество и давая понять своим коллегам, что он созывает их просто для выполнения пустой формальности.

Каждый может легко вообразить себе, что представляли собой заседания Совета Министров при таких условиях: Горемыкин председательствовал со скучающим видом, с трудом снисходя до замечаний по поводу мнений, высказываемых его коллегами, и обычно заканчивал дебаты заявлением, что он хотел бы представить своё мнение императору для решения. Если кто-нибудь обращал его внимание на тревожное положение вещей в Думе и на дурное впечатление, которое это может произвести в стране, он отвечал, что всё это "наивно", и цитировал крайне правые газеты, субсидируемые им самим, в качестве доказательства, что все население предано монархической власти и что поэтому он не придает значения тому, что происходит в Таврическом дворце.