Петр Слётов - Менделеев

Надо вспомнить, что 50–70 годы прошлого столетия были эпохой формирования в России того общественного слоя, который получил название разночинцев (позже — интеллигенции). Представители разных чинов и званий — крестьянства, духовенства, мелкого купечества, дети личных дворян, — деклассируясь, образовали довольно значительные массы работников интеллектуального труда, росшие вместе с усилением русского капитализма. Процесс этот в особенности усилился после крестьянской реформы 60 гг. Представляя самые разнообразные течения общественной мысли, разночинцы объединялись общим фронтом борьбы за условия приложения своего труда, за возможную свободу развития и расширения сферы своей деятельности. Отсюда — родившая их оппозиционность, со всеми оттенками, от умеренного либерализма до радикально буржуазных революционных настроений, приводивших в логике своего развития — к революционному подполью.

Менделеев по своему происхождению, бытовым связям, условиям жизни был весь плоть от плоти, кость от кости российского разночинства. Но семейная среда и детские впечатления определили его близость не тем интересам широких трудовых, крестьянских масс, которые нашли свое выражение, скажем, в проповеди Чернышевского или сотрудника его по «Современнику» — Добролюбова. Менделееву с детских лет знакома и близка психология предпринимателя, трагедия его борьбы за лучшее место под солнцем, за лучшие жизненные блага, борьбы с сословными привилегиями господствующего класса за условия предпринимательской деятельности. И, пожалуй, с этими то интересами готов он совмещать и интересы «народных» масс. Но такое понимание допускает сравнительно благодушное отношение к безобразиям действительности и, конечно, далеко от позиции авангарда задавленного, закрепощенного крестьянства.

Третий путь избирает он — путь накопления реальных знаний, точной науки — здесь бессильна «латынщина». Сюда не ворвется начальнический окрик, ибо и высочайшее повеление неспособно разложить молекулу воды или изменить физические законы материн. Тут можно, выполняя завет матери, бесконечно «настаивать в труде», расширять свой кругозор, копить силы, чтобы после уже на повышенном уровне знаний и опыта вернуться к тому, что стало общим больным местом — к вопросам народного блага, государственных задач и даже целей всего человечества.

Дала ли ему судьба почувствовать всю меру иллюзорности позиций «свободного» научного работника в классовом обществе можно судить из знакомства со всей жизнью Менделеева.

Третий путь избран прочно и серьезно, настолько серьезно, что много позже Менделеев вспомнит: «я рос в такое время, когда верилось в абсолютную верность уже намеченных путей…» И не раз еще поставленный на распутье выберет он не первое, не второе, а третье. Так в выборе между философским идеализмом и материализмом склониться он к третьему — реализму. Так превратит он дуалистическое противоречие духа и материи в триаду, найдя третье среднее в понятии силы. Третий путь не означает для него отказа от двух остальных. Он означает временный компромисс. И, наметив себе жизненную дорогу на много лет вперед, — на всю жизнь, он предчувствует, что без угодничества, без раболепия он сумеет когда-нибудь приобрести достаточно веса, чтобы к словам его прислушивались, он сумеет заговорить языком, наиболее нужным для общего дела, народного блага, лучших надежд страны.

Первый же год в институте, поставивший перед ним эти вопросы и взявший в шоры непривычного режима, от которого некуда было уйти, сделал из гимназического лентяя серьезного студента и приохотил его к науке. Благодаря этому к концу года отметки Дмитрия Менделеева были таковы, что позволяли ему перейти на следующий курс. Таким образом он в один год прошел то, что проходили его товарищи в два и это при слабой гимназической подготовке и при том, что академические требования в институте сравнительно с другими высшими учебными заведениями были очень повышенными… Но чувствуя себя все же недостаточно знающим для второго курса, Дмитрий Менделеев предпочел остаться на первом и повторить весь курс снова. Результаты этого не замедлили сказаться, и в следующий же год он выдвинулся в число первых учеников, обратив этим на себя особенное внимание профессоров. Внимательности этой способствовало и ограниченное количество студентов: на младших курсах их бы около тридцати, а на старших едва десять-двенадцать, таким образом все были на виду, а особенно — выделяющиеся своими способностями.

Усиленные занятия, смерть матери, сырой петербургский климат, суровый быт института, — все это вместе так повлияло на здоровье Дмитрия Менделеева, что он, крепкий сибиряк, уже а первый год стал прихварывать. Чем дальше — тем больше, и наконец у него показалось кровохарканье, надолго уложившее его в постель.

Положение настолько обострилось, что конференция института спешно начала хлопотать о переводе Менделеева в Киевский университет. Но этого никак не хотел сам Дмитрии Менделеев. Он прекрасно понимал, что там не найдет ни такой профессуры, ни такой научной постановки занятий, как в Педагогическом институте, и дорожа уже налаженной работой под руководством знающих его преподавателей и сжитостью своей с товарищами, от перевода в Киев отказался.

Как ни ограничивал во всем непреклонный режим, как ни замораживал молодежь институтский устав, постоянное общение и совместные занятия объединяли не только территориально, — создавались дружеские связи, и ими не мог не дорожить Дмитрий Менделеев, не имевший другого дома, кроме института. Важна была для него и прекрасно по тому времени, оборудованная химическая лаборатория института, в которой он начал с увлечением работать. О нем уже поговаривали в среде студенчества и профессуры, как о гордости института, как о «восходящей звезде», но болезнь то и дело прерывала занятия, заставляя чуть не половину времени проводить в кровати лазарета. Лежа неподвижно, по требованию доктора избегая не только разговоров, но и движений, он все же продолжал читать, заниматься, впитывать в себя знания и поражать своей трудоспособностью не только товарищей, но и профессоров. Больше всего его беспокоила болезнь тем, что отрывала от лаборатории, заставляя удовольствоваться во многих случаях только теорией химии, тогда как хотелось самому на практике проверить сомнительность чужих выводов, или на опыте воочию убедиться в правильности своих.

Редкие месяцы здоровья, дававшие возможность работать в лаборатории, доказывали и самому Дмитрию Менделееву и руководителям его, что путь, выработанный им, действительно верен, что у него не только все необходимые для естественника данные, но и те, необязательные для обычного труженика, которые сразу же выделили его среди студентов и сделали лучшим и любимейшим учеником профессора Воскресенского.