Григорий Кисунько - Секретная зона: Исповедь генерального конструктора

Генерал-майор Дзивин, человек кавказской наружности, принял меня доброжелательно, спросил, как мне служится, в чем состоит моя служба, доволен ли я своей службой. Выслушав мои ответы, сказал, что на имя командующего поступила просьба откомандировать меня в распоряжение Главного управления вузов ВМФ для использования на преподавательской работе, спросил, согласен ли я на такое откомандирование. Я ответил, что запрос сделан с моего согласия.

— А кто бы мог заменить вас в должности инженера роты МРУ? — спросил Дзивин.

— В полку много толковых инженеров, техников. Любой подойдет, — ответил я и после паузы (подумал: говорить или промолчать?) добавил, что за два с половиной месяца пребывания в этой должности я убедился, что она просто не нужна. Вполне достаточно иметь толковых воентехников на самих станциях.

Генерал Дзивин пообещал мне дать положительный ход моему делу, но после Октябрьских праздников. А пока что мне необходимо заняться тщательной предпраздничной проверкой техники на всех трех объектах и обеспечить образцовое несение праздничной вахты.

Оставшиеся три недели до праздников я провел, выражаясь моряцким языком, в сплошном аврале по уходу за техникой на объектах Люберцы, Внуково, Кубинка. Мысленно я представлял себя уже в морской форме в столь дорогом моему сердцу Ленинграде. Не скрою, что во мне пробудились и романтические грезы мариупольского мальчишки, мечтавшего, — как и все мальчишки приморских городов, — обязательно стать моряком:

Но, конечно, главное направление моих мыслей было связано с тем, что флот — колыбель радиотехники, с традициями, идущими от морских минных классов, где преподавал изобретатель радио А. С. Попов, флот — благодатное поле для научной разработки проблем радиолокации, к которым меня основательно довернула служба в 337-м орб ВНОС. Я интенсивно начал заниматься со своей «морской» тетрадкой (правда, впоследствии, получив возможность работать с научной литературой, я обнаружил, что решенную в ней задачу давно решил лорд Рэлей), теперь меня интересовали подходы к более сложной задаче о структуре радиолокационного сигнала, отраженного от морской поверхности, возмущенной движением подводной лодки. Но почему молчит генерал Дзивин, который обещал мне решить вопрос о моем откомандировании к морякам после праздников?

В одно из моих дежурств по полку меня вызвал (не помню, по какому вопросу) майор Леинсон. В это время ему позвонил генерал Соколов из штаба ОМА ПВО, и я стал невольным свидетелем следующего разговора:

— Товарищ Леинсон, надо срочно решать вопрос о Кисунько. Я обращаюсь к вам, потому что командир полка болен. Больше ждать нельзя. Нас торопят сверху.

— Так точно, товарищ генерал, мы оформляем представление его к ордену Красной Звезды.

— Насчет ордена — это само собой. Но я о другом: Кисунько надо завтра в девять ноль-ноль с личным делом быть в ГУК ОМА ПВО. Со всеми аттестатами и предписанием об откомандировании.

На следующий день я получил предписание ГУК ОМА ПВО явиться в ГУК Арт Красной Армии. От кадровика я узнал, что все это делается по личному распоряжению маршала артиллерии Н. Н. Воронова, который тогда был и Главкомом артиллерии и Главкомом ПВО страны. Значит, морской вариант не получился. Но почему в ГУК Арт? Все получилось так неожиданно, что я не успел ни с кем попрощаться в полку. Могут подумать — зазнался на радостях. А ведь у меня в полку сложились хорошие отношения и с командованием — майором Меркуловым, майором Соловьевым, начштаба Мухиным, и с офицерами боевых расчетов. Даже непредсказуемый майор Леинсон, однажды обозвавший нас с Вольманом «академиками», лично предложил мне вступить в ВКП(б), дал мне рекомендацию, и не без его подсказки мне дали рекомендации политрук роты Яковлев и замполитрука старшина Гробов. И это при том, что ему были до тонкостей известны мои анкетные данные!

Признаться, я не собирался подавать заявление в партию все по той же причине: надо рассказывать биографию, лишний раз напоминать об аресте отца, посвящать в это дело новый круг людей, кто-то начнет задавать вопросы. В нашей сверхсекретной части лучше, если об этом будет известно как можно меньшему числу людей. С другой стороны, если я откажусь — мол, считаю себя недостаточно подготовленным, когда мне предлагает свою рекомендацию высшее лицо партийной власти в полку, — не навлеку ли я на себя ненужные подозрения? В роте и в полку процедура приема прошла гладко, но я не переставал побаиваться ненужных вопросов на армейской парткомиссии при утверждении и выдаче мне партбилета. И действительно, председатель парткомиссии спросил меня об отце, не служит ли он где-нибудь у немцев. Я ответил:

— Не мог он попасть к немцам. А если бы попал, то им бы не служил.

— Скажите, — только очень кратко, — что вас побудило подать заявление в партию?

— Если очень кратко, — то же, что и вас, товарищ генерал.

— А ведь неплохо ответил, товарищи? — обратился генерал к членам комиссии.

Потом, вручая мне партбилет, генерал сказал:

— Поздравляю. Желаю успехов на войне и после войны. Когда-нибудь вы станете известным ученым, и я буду рассказывать товарищам, как вы сумели кратко и математически точно ответить перед парткомиссией на мой вопрос.

Но спустя некоторое время после моего вступления в партию совершенно необъяснимо тот же Леинсон выступил организатором направленной против меня разнузданной травли. Причем все делалось за моей спиной на инструктивных сборах офицеров боевых расчетов и штабных служб. Мне в вину вменялись и низкая воинская дисциплина во взводе, и сокрытие от командования нарушений дисциплины, и панибратство с подчиненными, делались грязные намеки на неуставные отношения с красноармейцами-девушками. Все это, по его словам, должен рассмотреть суд офицерской чести, и в этом деле Леинсону подпевал мой комроты, — единственный по-вольновски закомплексованный ко мне человек в нашем полку (я имею в виду лейтенанта Вольнова в училище ВНОС).

По отношению ко мне майор Леинсон и комроты Орлов были единодушны в предубежденности, что я, поскольку являюсь ученым, не могу быть хорошим командиром. Недаром Леинсон в свое время обозвал нас с Вольманом академиками. Отсюда — постоянные попытки «выявить недочеты» в общевойсковых вопросах и, что называется, ткнуть меня в них носом. «Для подготовки расчета по общевойсковым дисциплинам» (как было сказано в приказе) ко мне после снятия Вольмана был назначен помощником мл. лейтенант Ж…ский, выдвинутый командованием батальона из старшин за некоторые личные услуги по интендантской части. Но при первой же отлучке по вызову в штаб батальона он поймал неприличную болезнь, был по моему настоянию удален из расчета и очутился в штабном хозвзводе — поближе к санчасти. Но там этого «знатока общевойсковых дисциплин» постигла беда пострашнее: на занятии с бойцами при объяснении устройства ручной гранаты в его левой руке сработал капсюль-детонатор. Результат — хорошо известный для подобных случаев: на левой руке остались только мизинец и безымянный палец.