Григорий Кисунько - Секретная зона: Исповедь генерального конструктора

— После драки кулаками… — заметил Лукин.

— Да и драки не было. Просто прозевал я это дело. Это дело… меня даже об этом спрашивал и предостерегал Григорий Васильевич. Но я ему… это дело… сказал, чтоб не распространял бабьи слухи.

Грамоты и награды семи Героям Социалистического Труда вручал Ворошилов в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца. А недели через две после этого в КБ-1 прибыли Ворошилов и Буденный для вручения ордена Ленина предприятию, орденов и медалей. Люди были собраны в самом большом цеху опытного производства. В проходах между станками были поставлены скамейки, а у стены, отделяющей цех от бытовок, соорудили помост для столов президиума. Чижов и Лукин, занятые хозяйственными и режимными хлопотами по подготовке к встрече высоких гостей, поручили Расплетину организовать оповещение всех награжденных о времени и месте сбора. Ворошилов и Буденный были в хорошем настроении, шутили, и это вносило радостную непринужденность и раскованность. Когда стихли аплодисменты и все заняли свои места, Чижов спросил у Расплетина, сидевшего рядом с ним в президиуме:

— А почему… это дело… нет Григория Васильевича?

— Не знаю.

— Вы его оповестили?

— Нет. Он свою награду уже получил, здесь собрались только те, кому будут вручаться награды. В том числе из СКБ-30.

— Но вы… это дело… тоже свою награду получили. А сегодня здесь будет вручаться орден Ленина всему нашему предприятию. На таком торжестве обязательно присутствие обоих наших героев… это дело…

В это время я, ничего не ведая о вручении наград, как обычно, занимался у себя в кабинете очередными делами своего СКБ-30. Когда мне позвонил из цеховой бытовки референт Чижова, пройти в цех было уже невозможно. С прибытием Ворошилова и Буденного не только все входы в цех, но и подступы к нему были перекрыты хорошо проинструктированными приезжими парнями в штатском.

При вручении ордена Ленина предприятию Ворошилов сказал:

— Дорогие товарищи! Вы проделали замечательную, грандиозную работу, и за нее вас наградила Родина. Теперь вас ждут еще более трудные дела и за них новые награды. Здесь все допущены, и я не выдам никакого секрета, если скажу, что речь идет о противоракетной обороне…

Сидевшие в зале мои ребята из СКБ-30 не без ехидства заметили, как при упоминании Ворошиловым противоракетной обороны дернулся в президиуме Расплетин. Среди них Ушаков, уже знавший о фокусах со списками, был сильно возбужден, его по-цыгански смуглое лицо потемнело и заострилось, глаза сверкали угольками гнева за то безобразие, которое сейчас свершится под видом торжественного ритуала. Когда же была названа его фамилия, он, странно косолапя и будто спотыкаясь, с опущенной головой заспешил к Ворошилову. Получив медаль, метнул гневные взгляды в сторону президиума и в зал, где на чужой груди уже сверкал предназначавшийся ему орден Ленина и светилась начальственным самодовольством физиономия самого «орденоносца». С молодой горячностью подумал об отсутствующем Кисунько, которому так верил, но который, оказывается, позаботился только о себе, а на других ему наплевать. В честном, талантливом, трудолюбивом молодом человеке начала рушиться вера в справедливость и человеческую порядочность.

Ответную речь от имени награжденных держал Расплетин. А Ворошилов в это время спросил у Чижова:

— А где же ваш главный противоракетчик?

— Он… это дело… в командировке, — ответил Чижов.

Кроме указа о наградах, — хотя и засекреченного, но все же объявлявшегося на предприятиях, — существовал словно бы в тени также документ, подписанный в Совмине Н. А. Булганиным, — надо полагать, не без стараний его помощника Н. Н. Алексеева, — о премировании А. А. Расплетина легковой автомашиной ЗИМ и денежной премией в сумме 150 тысяч рублей. От этого документа до меня доходили отголоски в виде поздравлений меня с такой же премией. Моим опровержениям не верили, а только удивлялись: мол, какой смысл скрытничать? И даже много лет спустя знакомые автолюбители, случалось, спрашивали: «Как поживает ваш ЗИМ?»

Но аппетит приходит во время еды, и где-то как-то возникла идея возбудить через ученый совет КБ-1 ходатайство о присуждении Расплетину ученой степени доктора технических наук без защиты диссертации. Для этого надо было иметь положительные отзывы трех докторов наук, и два из них, подписанные Щукиным и Минцем, были уже готовы, когда мне было предложено составить третий отзыв. Получалось, что задержка только за мной. Я предпочел бы отказаться, так как за время рабочих общений с соискателем ничего докторского в нем не обнаружил. Но мой отказ, ничего бы не изменил: при наличии двух отзывов от членов-корреспондентов АН СССР вместо меня нашелся бы другой доктор наук, а мой отказ обыграли бы как проявление личной неприязни. Хотя какая могла быть у нас приязнь после злополучной шифровки Расплетина и Калмыкова на имя Берия? Пришлось мне вымучивать из себя требуемый отзыв.

— Но как должно проходить заседание ученого совета без защиты диссертации? На таких заседаниях я еще не бывал, но по здравому смыслу полагал, что соискатель должен хоть что-нибудь рассказать о своих научных работах. А в нашем случае он сидел как именинник, только выслушивая отзывы Щукина, Минца и мой, а потом — хвалебные отзывы заранее подготовленных, как на профсоюзном собрании, ораторов. А что он, собственно, мог доложить сам в научно-техническом плане? О разработанных немцами координатно-вычислительных блоках? Об ими же разработанном методе среднеоптимизированных траекторий наведения под названием «метода С»? О радиотракте, который он, как зам. главного конструктора, лихорадил своими некомпетентными требованиями? Или о комплексном замысле системы «Беркут», который по личному заданию Сталина, фактически при стажерской роли Серго формировался под руководством П. Н. Куксенко задолго до того, как нас, 60 человек, в том числе нынешнего соискателя, перевели в КБ-1?

Сейчас на заседании совета я поражался выдержке Павла Николаевича. Какая это была пытка для него: председательствовать на обряде остепенения того, кто на его горбу въехал в рай и теперь парит на крыльях того же «Беркута», перекрещенного, как порося в карася, в С-25! Виноват ли Павел Николаевич в том, что к нему на выучку был приставлен младший Берия? Все это видят и понимают, но деловито, как артисты, выполняют отведенные им роли в этом постыдном фарсе. И самое страшное в том, что фарс начинается и заканчивается не здесь, на заседании совета. Он постоянно творится вне совета, в жизни, и получается, что в жизни мы все — артисты. Общество сплошной артистификации! А абсурдность нашего фарса еще усугубляется его засекреченностью.