Филипп Александр - Королева Виктория

Конечно же она беспокоилась о будущем. Берти был несчастьем для Альберта и, возможно даже, причиной его смерти. В течение последних тридцати лет старший сын постоянно давал поводы для гнева и депрессий Виктории, для всех ее сожалений, всех угрызений совести, всех забот. Сколько же монархий рухнуло вокруг, и во Франции, и в Германии. Этим летом, к примеру, был убит итальянский король! Уверенная в том, что любая из венценосных особ может стать жертвой анархистского заговора, она теперь каждый раз дрожала от страха, когда кто-либо из ее детей или внуков отправлялся куда-нибудь на поезде.

На самом же деле принц Уэльский был не менее популярен в стране, чем она сама и гораздо популярнее, чем Альберт. Как и его благочестивый отец, он уделял много внимания строительству жилья для малоимущих. Его задор, веселый нрав и жизнелюбие помогали ему быстро находить общий язык с самыми разными людьми. Но королева упорно отказывалась признавать его достоинства.

Она призвала его к себе в Бальморальский замок вместе с Артуром. Лорда Уолсли следовало заменить на его посту главнокомандующего британскими войсками. Она желала, чтобы это место занял ее сын. Ей уже однажды отказали в его назначении, когда с этого поста ушел ее двоюродный брат Георг Кембриджский. Но сейчас она настаивала на исполнении своей воли. Если во главе ее армии встанет Артур, то корона будет застрахована от катастрофы. Но Солсбери был целиком занят проведением избирательной кампании. А лорд Робертс, победитель буров, пользовался такой огромной популярностью! Его, а не Артура, назначили главнокомандующим. «Сегодня был мрачный и грустный день», — записала королева в своем дневнике 6 ноября, перед своим отъездом из Шотландии.

На сей раз «благословенный» отдых в Бальморале не пошел ей на пользу. Она так похудела, что в Виндзоре ее портнихам пришлось ушивать все ее черные платья. Через неделю после ее возвращения ее врач, доктор Рид, поделился с принцем Уэльским своей тревогой по поводу ее состояния. Но она не желала дряхлеть. Пока жива она, жива и монархия! Она приняла делегацию ирландских монахинь, которые под бомбами в осажденном Мафекинге ухаживали за ранеными, а в конце месяца нашла в себе силы, чтобы провести смотр Первого лейб-гвардейского полка, вернувшегося из Кейптауна. И даже почтила своим присутствием обед, устроенный для офицеров. Не собиралась она отказываться и от своих ежедневных прогулок, даже если и засыпала во время них под своими многочисленными пледами.

2 декабря Рид писал Берти: «Она уже не та, что прежде. Я начинаю опасаться, что лучше ей уже не будет». А она между тем начала разговоры о поездке в Ниццу. Врачи реагировали на них крайне осторожно: «Это небезопасно и заслуживает серьезных размышлений».

Ее дети надеялись, что исключительная жизнестойкость их матери вскоре возьмет верх над ее недугами. Врач Берти, сэр Фрэнсис Ларкинг, посоветовал ей в качестве стимулирующего средства пить по нескольку раз в день молоко, разбавленное виски.

Но Виктория вообще перестала есть. Однажды вечером слуги даже забыли подать ей заказанную ею на ужин лапшу. На лице ее застыло выражение безграничной грусти: «Я чувствую себя по-прежнему плохо, хотя мне говорят, что дела мои идут на поправку». Тем не менее она собиралась посетить проходившую в Виндзоре Ирландскую промышленную выставку. И 12 декабря Беатриса повезла ее за покупками на благотворительный ирландский базар, устроенный в городской мэрии.

14 декабря, в годовщину смерти Альберта, она уединилась в его мавзолее. На следующий день она как обычно уезжала в Осборн. В своем вагоне-гостиной она ехала в компании своей старинной подруги Джейн Черчилль. Та была поражена изможденным видом королевы. «Именно так выглядят умирающие», — сокрушалась леди Джейн.

Но по иронии судьбы на Рождество именно о ее смерти сообщили Виктории: королева лишилась той, которая на протяжении сорока лет была ее верной спутницей. Джейн Черчилль умерла ночью во сне от остановки сердца. С этой смертью оборвалась последняя ниточка, связывавшая королеву с теми счастливыми днями, когда был жив ее Альберт.

Накануне ее привезли в зал «Дурбар», чтобы она могла полюбоваться на установленную там елку, украшенную зажженными свечками. Но она с трудом разглядела ее. И не осталась на семейный ужин. В одиночестве выпила у себя в спальне немного бульона и теплого молока с печеньем «Бенджер». Ночью, лежа в постели без сна, она слушала разыгравшуюся грозу: завывания ветра и стук дождя о стекло.

Вики, все еще прикованная к кровати, прислала матери лупу. Та продиктовала Беатрисе письмо, в котором благодарила старшую дочь: «Я не слишком хорошо себя чувствовала, но тебе нечего беспокоиться, да и пульс у меня нормальный. Я могу почти каждый день ненадолго выходить на свежий воздух. Твои сестры, должно быть, писали тебе и сообщали наши новости, не представляющие, впрочем, ни малейшего интереса. Надеюсь, что в следующий раз я сама смогу написать тебе».

1 января ей стало лучше. Вместе с Артуром она отправилась в приют для военных инвалидов, открытый на острове Уайт. На другой день она вручила орден Подвязки генералу Робертсу, чей рост был едва ли выше ее собственного. Она настояла на том, чтобы традиционный церемониал был соблюден до мельчайших деталей. Оба они вспоминали о близких, которых потеряли в Южной Африке. Робертс нарисовал королеве хвалебный портрет принца Крисла, а затем описал могилу в Коленсо своего сына, «невинно убиенного» бурами. Перед отъездом он представил Виктории шестерых своих индийских гвардейцев, которых она нашла «очень красивыми».

В пятницу, 11 января, ярко светило солнце, и она смогла совершить утреннюю прогулку.

На следующий день Чемберлен прибыл к ней, пробившись сквозь густой туман. «Речь ее была, как всегда, четкой, а разум ясным», — заявил министр по делам колоний, которому рисовали самые плачевные картины состояния королевы. В воскресенье Ленхен читала ей депеши. А перед церковной службой они немного погуляли на свежем воздухе.

14 января, впервые с 1832 года, очередная страничка дневника Виктории осталась незаполненной. Она вновь приняла лорда Робертса. Он был так поражен, увидев ее в столь плачевном состоянии, что, уходя, даже забыл попрощаться с ней.

15 января она в последний раз вышла из дома в сопровождении своей невестки Марии, вдовы Аффи.

16 января Рид счел необходимым оповестить детей королевы об ее все ухудшающемся самочувствии. А она между тем полностью сохраняла рассудок. В шесть часов вечера она поднялась с постели и отправила своему послу в Берлине официальный приказ передать германскому кайзеру, что его бабушка отказывается принять награду, которую он хотел ей вручить. Она не простила внуку того, что он поддерживал буров.