Николай Пинчук - В воздухе - ’яки’

Настроение у меня было неважное. В разгоряченной голове сумбурно всплывали отдельные моменты боя. Видимо, я действовал не так, как требовалось. Правда, огнем я отсек вражеские самолеты от своего ведущего, но это не в счет, "ястребок"-то его немцы все же подбили…

Я докуривал папиросу, когда ко мне подошел командир звена. Сейчас, думаю, спросит, почему допустил, чтобы фашист влепил очередь в его самолет. Чувствуя себя виноватым, я молчал, ковыряя носком сапога мягкую землю. Но, вопреки ожиданию, не услышал от Бухтаревича ни слова упрека. Он крепко пожал мне руку и сказал:

— Для первого боя неплохо, Николай… А за то, что помог мне уйти от фашистов, спасибо, друг! Если бы не ты, они меня доконали бы…

Потом Бухтаревич доложил результаты командиру 201-й дивизии полковнику Анатолию Павловичу Жукову, и тот перед строем летного состава объявил мне благодарность за умелые действия в первом бою. Этого я не ожидал. Мы знали, что получить благодарность от комдива было не так-то просто. Смелый, первоклассный летчик, он в совершенстве владел самолетом, блестяще выполнял фигуры высшего пилотажа и ценил летное мастерство других, но на похвалу был скуп. Впоследствии А. П. Жуков стал генералом и возглавил Высшую офицерскую школу воздушного боя Военно-Воздушных Сил, откуда прибывали на фронт летчики отличной выучки.

В промежутках между боевыми вылетами на аэродроме установили постоянное дежурство. Летчики сидели в кабинах своих машин в полной готовности к немедленным действиям.

Однажды во время моего дежурства с командного пункта в небо взвилась зеленая ракета — сигнал срочного вылета. Я тут же запустил мотор и, экономя секунды, не вырулил на полосу, а взлетел со стоянки самолета. От сильной струи воздуха в разные стороны разлетелись чехлы, стремянка, инструмент. Увидев это, как потом мне рассказали, инженер укоризненно покачал головой:

— Эх, молодежь зеленая! Будто он на телегу сел, а не в самолет…

На следующий день, выруливая на старт, я по неосторожности вскочил правым колесом в плохо засыпанную воронку от бомбы и повредил щиток стойки шасси. Инженер обо всем этом доложил командиру полка, и мне порядком досталось за "мальчишество".

Во второй половине сентября 1942 года наш полк перебазировался с ржевского направления на белевское, где наземные войска вели упорные бои с врагом. Нашим очередным пристанищем стал аэродром Болота,

недалеко от Белева.

Утром 22 сентября командир эскадрильи старший лейтенант Шаранда, командир звена лейтенант Бухтаревич и я вылетели на прикрытие переднего края наших войск. На высоте 3000 метров летели клином — ведущий впереди, а мы с Бухтаревичем по бокам и немного сзади. Через некоторое время выше нас метров на 500 внезапно появилась шестерка вражеских истребителей.

Преимущество было явно на стороне немцев — они летели выше и их было вдвое больше. Нам следовало уклониться от боя, так как горючего оставалось мало, но Шаранда решил ударить по врагу. Фашисты, вероятно, думали одним махом покончить с тремя краснозвездными "ястребками". Они, словно коршуны, накинулись парами с разных сторон, стараясь зайти нам в хвост. Мы то становились в вираж, то входили в пике, то свечой взмывали ввысь, не теряя друг друга из виду. Маневрируя, успевали увертываться от пушечно-пулеметного огня и, в свою очередь, смело шли в ответную атаку. Бухтаревичу удалось на выходе из пикирования достать длинной очередью один "мессершмитт". Он задымил и со снижением вышел из боя. За ним, прикрывая подбитый самолет, последовал его напарник. Оставшаяся четверка продолжала вести бой.

Нам стало немного легче, силы почти уравнялись. На вираже Бухтаревич зашел в хвост очередному фашисту, но прицельный огонь открыть не успел. Пришлось резким маневром уходить — сзади наседал другой вражеский самолет.

В бешеной погоне и взаимных атаках прошло более десяти минут. Наконец гитлеровцы пара за парой перешли в пикирование и на бреющем полете ушли на свою территорию.

Мы их преследовать не стали. Наши истребители тогда имели запас горючего на 50–55 минут лету, а в воздушном бою, когда мотор работает на полную мощность, и того меньше. Я то и дело поглядывал на бензиномер, стрелка которого неумолимо приближалась к нулю. И вот мотор чихнул, винт замер.

Раздумывать некогда. Чтобы не потерять скорость, отдаю ручку управления от себя и ухожу вниз. Маневрируя, выбираю площадку для посадки. А земля все ближе и ближе. На малой высоте выпускаю шасси и щитки 2, хотя это и опасно при посадке в поле. Самолет, подскакивая, бежит по стерне и останавливается на краю глубокого рва. Шаранда и Бухтаревич благополучно вернулись на аэродром, а я оказался километрах в пятнадцати от него без капли горючего.

По привычке сразу же внимательно вглядываюсь в небо. Увидел девятку бомбардировщиков "Хейнкель-111", которые под прикрытием истребителей шли в направлении нашего аэродрома. Меня охватила страшная злоба. Но что я мог сделать? Вскоре послышались отдаленные глухие взрывы.

Через полтора часа меня отыскали, привезли две бочки бензина, техник с механиком осмотрели самолет, заправили его, и вскоре я был на своем аэродроме, где увидел последствия фашистской бомбардировки. Наш полк и два соседних понесли немалые потери от вражеского налета. Пострадали и материальная часть, и личный состав.

Во второй половине дня командир дивизии собрал летчиков трех полков и поставил задачу: оставшимися в наличии исправными самолетами прикрыть наши войска в районе Белева. Восьмерка истребителей поднялась в воздух. Моим ведущим оказался летчик из соседнего полка на самолете ЛаГГ-3. Как по расписанию, через 15–20 минут над нами появилось двенадцать "мессершмиттов". Используя численный перевес и преимущество высоты, они набросились на нас сверху. Атаки следовали одна за другой. Это был трудный бой. Видимо, все же сказалась наша неслетанность. В результате нескольких вражеских атак 2 советских самолета были сбиты. Меня охватила ярость. "Как же так, подумалось, — в своем небе, над своей землей, мы должны погибать. Нет, этому не бывать!" Стараюсь не отстать от своего ведущего. Вижу, как в хвост ему заходит пара "мессершмиттов". Увеличиваю крен и ловлю в перекрестие прицела силуэт одного из них. Для большей надежности нажимаю сразу на обе гашетки и даю длинные очереди из пушки и двух пулеметов. "Мессер" неуклюже перевернулся и, загоревшись, пошел к земле. От удачи я даже закричал:

— Есть!.. Сбил!..

Это был первый сбитый мною фашистский самолет. От нахлынувших чувств во мне все ликовало. Но в бою некогда предаваться эмоциям, надо смотреть в оба. И в этом я тотчас же убедился: ощутил сильный удар по своему "ястребку". В кабине потемнело, пары воды и масла закрыли разбитые приборы, резко ослабла тяга мотора. Я вышел из боя, осмотрелся и стал подыскивать место для посадки. Наконец увидел поле с копнами сжатой ржи. Открыл фонарь кабины и почти одновременно в 3–5 метрах от земли выпустил шасси и щитки. Я удачно приземлился.