Вагаршак Тер-Ваганян - Хачатур Абовян

X. Абовян».

Нужно думать, копия сделана без надлежащей тщательности, но я не счел возможным вносить исправления: всякое исправление ослабило бы обнаженный трагизм этого человеческого документа.

Посылая это письмо, Абовян был еще твердо уверен, что С. Уваров, очень заинтересован в развитии просвещения среди армян, он верит, или делает вид, будто верит, что предшественник Уварова его готовил для того, чтобы он служил «своему отечеству», а не был бы проповедником влияния и культуры «отечества» Уварова. Он очень боится перспективы отказа, поэтому все письмо написано в просящем тоне. Сквозь эту просьбу видна боязнь остаться в обществе все тех же живодеров. Непринятый в родной стране, он надеялся в Казани продолжить дело подготовки кадров будущей демократической культуры.

Второго июня 1839 года Уваров переслал прошение Абовяна попечителю университета с «покорнейшей просьбой» доставить заключение по нему.

Каково было заключение попечителя, материалы нам не освещают, но Абовяна допустили к испытаниям наравне с клевретом астраханских попов, о чем мы узнаем много позже из письма академика Броссе, адресованного попечителю. К нему мы еще вернемся. Теперь же продолжим обзор событий, придерживаясь хронологической последовательности.

Двадцать девятого августа 1839 года Академия Наук опубликовала в «Известиях Академии» следующие условия конкурса на звание профессора кафедры армянского языка:

«По поручению Е. В. П. Г-на Министра Народного Просвещения Императорская Академия Наук доводит сим до всеобщего сведения об открытии конкурса для замещения новоучреждаемой кафедры армянского языка и литературы при Императорском Казанском Университете.

Так как желательно, чтобы назначенный на сие место профессор с полным знанием своего предмета соединял также основательное ученое образование, то сим приглашаются туземные ученые, желающие участвовать в конкурсе для получения кафедры, доставить Г-ну Непременному Секретарю Академии уже напечатанные труды свои, или за недостатком таковых относящуюся к языку, истории или литературе Армении диссертацию, вместе с критическим переводом какого-либо армянского сочинителя. Труды могут быть сочинены на русском, латинском, французском языке, и, буде рукописи, должны быть четко написаны. Оклад ординарного профессора простирается до 4000 р. ассигнациями, и 500 р. ассигнациями квартирных денег.»

Шестимесячный срок для представления работ истек в марте. Соискателями выступили двое — известный нам протеже астраханских попов — Аваков и X. Абовян.

Хотя и был Абовян в заблуждении на счет намерений Уварова, но на письме к нему не успокоился. Он готовился к предстоящему конкурсу, с объявлением которого Академия задержалась потому, что к лету все академики разъехались и некому было составить объявление (объяснение Уварова).

Когда Абовян послал свои работы на конкурс? Нужно полагать — к февралю 1840 года, ибо по свидетельству академика Броссе к секретарю Академии первыми поступили работы Абовяна, а Уваров пишет, что первые работы пришли «не задолго до минования срока». Одновременно он написал письмо к академику Френу, которое, следовательно, должно относиться также к первым двум месяцам 1840 года.

Письмо это в полном виде нам неизвестно, но отрывки, приведенные Шахазисом, чрезвычайно важны. Они дают ключ к пониманию того, как много надежд возлагал Абовян на своих «благодетелей» и сколь жестоким должно было быть его разочарование.

«Не надеюсь, чтобы подобные работы (представленные на конкурс) соответствовали тем требованиям (которые были выставлены Академией — В. В.), но если бы они удовлетворили, я был бы очень рад, в противном случае я бы просил дорогого господина действительного статского советника (т. е. Френа — В. В.) по крайней мере не считать мою работу бесцельной. О годности грамматики Таппа несомненно не будет возражений, а к другой моей книге я должен приложить объяснение на немецком языке. Я ей посвятил целые ночи. Гессенмюллер (инспектор училища) распорядился начать набор, но когда над ним стряслась эта беда (его отставили от должности — В. В.) дело осталось без призора. В своем объяснении я коснулся всего важного, здесь же я еще добавлю, что сделал расходы. Неужели все эти мои труды должны пойти насмарку? Но я был бы всего более огорчен, если бы Академия не вникла в цель и оставила, чтобы этот несчастный народ днем ходил во мраке. Я могу писать на древне армянском языке, но необходимо сперва осуществить то, что настоятельно потребно. Поэтому надеюсь, что Вы и мой покровитель, многоуважаемый академик Броссе, не оставите без внимания мою просьбу об издании моего сочинения».

Дальше мы увидим, как отнеслись к его просьбе «господин действительный статский советник» и «многоуважаемый покровитель Броссе».

Марий Броссе (Всесоюзная Ленинская биб-ка)

На конкурс Абовян прислал две своих работы. Ниже мы дадим о них реферат академика Броссе, который был назначен рецензентом, по рекомендации Френа. Броссе седьмого мая 1840 года обратился к попечителю с письмом, где весьма осторожно излагал свой взгляд на задачи кафедры, спрашивая мнение университетских заправил. Ему казалось, что Авакова выдвигает попечитель университета Мусин-Пушкин, поэтому хитрый академик вскользь дает ему понять, что он не прочь помочь ему протащить того в профессора: «Один из двух конкурентов, Аваков, чья работа помечена Астраханью, то, что мне дает полагать, что Вы должны его знать (слово неразборчиво)… занялся своей древней литературой, в то время как второй, Абовянов, директор гимназии в Тифлиссе, смотрит на книжный язык Армении или скорее на распространение этого языка как настоящую (помеху) для цивилизации своего народа и рекомендует в первую голову язык народный (Vulgare) или новый. Все те из наших господ, кто его знает, воздают ему большую похвалу, оценивают его как выдающегося армянина и как очень способного для распространения подлинного света на своей родине. Однако его преувеличенная любовь к народному армянскому языку может делать его более годным на должность учителя, которую он имеет в настоящее время, чем профессора в университете».

Хотел ли Броссе предупредить желание «господина попечителя» протащить своего человека или с академической изысканностью он доносил о желании господ петербургских «благодетелей», чтобы Абовян остался на Кавказе, судить трудно. Всего вероятней мы в данном случае имеем и то и другое: душа академика достаточно вместительна, чтобы вместить несколько чувств, сходных с отмеченными.