Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

На магнитофонной ленте потрескивание, затем несколько секунд как будто шелест больших крыльев, затем ничего. Двенадцатое ноября 1962 года, 8 часов 09 минут по Туринскому времени.

Очевидно, один из голосов обреченных на смерть космонавтов с орбиты. Их разговоры иногда подслушивают радиолюбители. Это превосходит все ужасы, превосходит даже фантастику Э. А. По. Масштаб приключения, его глубина, его последующее влияние едва прорисовываются. Там, где технические проблемы достигают пика сложности и даже кажутся решенными, расчет не оправдывается, и остается пустота. Становится видимой смерть, которая скрывалась в каркасе. А что по этому поводу говорит Гея? Ответ следует искать в мифах.

Эрнсту Никишу [6]: «Я говорю Вам большое спасибо за то, что Вы вспомнили о моем дне рождения. Снова заговорил Горный старец; это слышно далеко окрест и производит сильное впечатление.

Меня наполняет гордость, что с самого начала нашего знакомства я сделал ставку на Вас. Лишь гораздо позднее появился Роммель [7]; от него я, по крайней мере, ожидал, что он прервет партию, где изначально не было никаких шансов. Мы с ужасом наблюдали. Дала ли судьба немцам в руки такие верные карты, чтобы они бессмысленно проиграли?

Поэтому Ваш привет наполнил меня также скорбью. Это — когти льва; немцы держали его в доме и заперли в клетку. Тем самым они дали волю гиенам и шакалам.

Дорогой Эрнст Никиш, Вы отчетливо осознавали нашу общую судьбу, а также судьбу империи. Объяснение в том, что у нас никогда не было сильного левого фланга. Так дело обстояло еще с эпохи крестьянских войн, и так оно и осталось — можем ли мы надеяться, что положение однажды изменится? Но большой план будет завершен, с немцами ли, без них или против них. Вы это так же хорошо знаете, как и я».

Вернулся из Вильзеде, где несколько дней гостил у Альфреда Тёпфера [8].

Заметки из библиотеки:

Вольфганг Зорге, «История проституции». Автор — одновременно историк и, в актуальной части, путеводитель по полусвету. Он объезжает столицы и провинциальные города, разведывает места и таксы, останавливается в почасовых гостиницах, maisons de rendez-vous [9]. Аналогичные произведения известны со времен поздней античности.

На стр. 375 вывод: «То, что раньше считалось неприличным, сегодня как раз позволительно. Это называют эволюцией».

Далее:

«Es fiel ein Reif in der Frühlingsnacht» [10]

и:

«Sie sind verdorben, gestorben». [11]

Две стихотворные строчки, перешедшие в коллективное сознание. Но кто помнит еще их автора, Дзуккамальо (1803–1869) [12]?

Как я узнал, справившись здесь по книгам, это младший из двух братьев, ставших известными как поэты: Вильгельм Флорентин, публиковавший под псевдонимом Вильгельм фон Вальдбрюль песни, комедии и научные труды.

Пример необособленного, анонимность поэтической силы. Она, возможно, оставляет свой след в одной-единственной стихотворной строчке, которую народ сделал своим достоянием, тогда как автор оказался забытым. Многие пословицы возникли таким образом. «Поэт» живет в каждом; поэтому были и будут возможными времена, когда жизнь превращается в поэзию.

[…]

Последствия прививки все еще ощущаются. Подготовка к путешествию: выбор чтения, рукописей, оборудования для субтильной охоты [13]. В полдень появился Оши с женой; во время нашего отсутствия они будут присматривать за домом.

После обеда отправились в «Георгенхоф». Я был приглашен Мендельсонами на концерт и отправился туда с Оши. Он принес с собой свою виолончель — одна из его максим звучит: «Хороший виолончелист всегда себе на ужин заработает».

Разговор с графом фон дер Гольцем [14]и одним умным англичанином, который входит в состав его октета, о времени и звуке. Мир преображался бы для нас гораздо сильнее, чем с помощью оптических инструментов, если бы мы могли регулировать звук и тем растягивать последовательность, в которой воспринимаем пение и музыку. При этом не следует представлять себе некую звуковую лупу времени, то есть некое удлинение астрономического времени. Было бы достаточно, если бы пластинка просто крутилась помедленнее. Речь идет не о ритмическом, а о мелодическом восприятии.

Человек, для которого астрономическое время бежало бы вполовину медленнее, воспринял бы вдвое больше. Это усилило бы его ловкость; он стал бы непобедимым даже в столь грубо физических делах, как бокс. Древние сообщали об одном атлете, который одолевал могучих соперников только благодаря верткости. Джазовым музыкантам известны такие наркотики, после употребления которых партия исполняется безошибочно.

Речь идет о приближении не к арифметической, а к орфической нулевой точке, не о триумфах, а о молчаливом блаженстве в преддвериях. Здесь качества исчезают; фибриллы, атомы становятся равноценными. Шаг дальше был бы смертельным.

[…]

Далее приобрел у того же самого букиниста: «Гибель императорской России» генерала Комарова-Курлова [15], бывшего шефа русской тайной полиции (издательство «Шерль», 1920 г.).

Для меня эта книга — ценное дополнение к мемуарам князя Урусова [16], с которым я подружился в 1930 году и которые, надо надеяться, еще хранятся где-то в моей библиотеке.

Комаров консервативнее и менее умен, чем Урусов, однако он размышлял о сфере деятельности полиции, которой заведовал в качестве помощника министра внутренних дел.

Русская революция примечательна уже в том отношении, что начало ее, хотя и становясь все более неизбежным, долго задерживалось. В подобных случаях возникают суспензированные массы чудовищного веса. Тогда даже небольшое число умных противников становится крайне опасным — подобно поджигателям на пороховом складе.

Непросвещенные, следовательно отстающие в эволюции, слои народа инертны. Это на пользу как правительству, так и революционерам. Перед фронтом неграмотных тиран, как и мятежник, в состоянии добиться поразительных результатов. Он стоит перед однородной толпой, позволяющей управлять собой с помощью рычагов. Конечно, он должен сам знать, чего хочет. Декабристы были слишком образованы; они не смогли обратиться к замершим в ожидании войсками так, как это умели делать Орловы.

Пиротехникам известны вещества, которые перед взрывом выпускают снопы искр. И даже если искры еще можно затоптать, все равно критическая точка уже пройдена. В этом заключалось задание Комарова. Подробности подтверждают тесное родство преступления с полицией.

Точку, где указанное родство превращается в идентичность, следует искать в агенте, без которого, с чем соглашался и Комаров, полиция обойтись не может. Ценнее агентов, которых в тайный заговор засылают извне, завербованные члены заговорщицких групп. Предатель эффективнее шпиона.