Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Вечером чета Кронхаймер со своим сыном-врачом, лечащим проказу. Сеньор Штауфф захлопотался в своем холостяцком хозяйстве, но угощение, тем не менее, было отменным. Сначала аперитивы в саду при свете карбидной лампы, преподнесшей мне вдобавок энтомологические сюрпризы. Потом в доме курица с карри и фруктовый салат в выдолбленном ананасе. Кроме того хорошее вино.

Облачный день. Мы отправились на Тропу; улов невелик. Дорогу перескочила собакоголовая обезьяна; удаляясь, она вольтижировала с ветки на ветку, отстав от стаи, которая сопровождала нас громкими криками.

Ночью дорогу, должно быть, пересекает дикобраз, который каждый раз любезно оставляет на ней одну из своих черно-желтых изогнутых колючек. Они очень острые и прочные и становятся для меня необходимым на письменном столе инструментом. Всегда досадно, когда нам приходит в голову вложить еще что-нибудь в письмо, которое мы уже запечатали и наклеили марку. Тогда, чтобы без повреждения вскрыть конверт, нет ничего лучше такого пера дикобраза.

Начался проливной дождь, чему мы, из-за плантаций, обрадовались, да и ловля тогда завтра будет, пожалуй, удачнее.

Вечером на fazenda Кисука у Крёлей. Хозяин дома был в отъезде; нас потчевала супруга. На столе красная разделительная полоса: широкий кордон бугенвилий, который оставлял по обе стороны пространство для приборов.

Пришли также Руссели; мы обменивались воспоминаниями о Кавказе, где он дослужился до старшего ефрейтора. Когда началась Вторая мировая война, некоторые были в Германии, другие добровольно отправлялись служить отсюда и достигали своей цели после тех или иных связанных с дорогой приключений.

Пока легконогие негры подавали на стол яства, начиная с антрекота из антилопьего мяса и кончая омлетом surprise [464], я мысленно перекинул мост отсюда к дням на Кавказе. Здесь, как и там, мне бросилась в глаза та легкость, с какой осваиваются тяжелые, сложные и даже опасные положения, та небрежность, с какой они проигрываются, как, скажем, в штабе окруженной армии. Это соответствует стилю времени — настроение фойе между двумя смертельно опасными выступлениями. Только отсюда понимаешь либеральность XIX века, и чтобы найти аналогичные ситуации, нужно вернуться еще в восемнадцатый. Одно из возможных определений: секуляризованные религиозные войны.

Под столом лежал пятнистый дог. Как я услышал от Русселя, собаки действительно враждебны черным; приходится следить за тем, чтобы они никого не укусили, иначе им непременно подбросят отравленный корм.

Потом последовали разговоры о восстании. Обычные, даже дружеские отношения не исключают взаимной бдительности. Негры живут довольно обособленно; поэтому едва ли есть «доверенные люди» — даже верный Иозеф Смидта ван Дунге никому ни о чем не говорил. Слишком велико было давление. Между тем грядущие беспорядки проявляются отличительными приметами, например, поведением женщин и детей, которое становится более робким. Подозрительна также закупка соли в больших количествах: прежде чем уйти в кусты, нужно законсервировать мясо. Чтобы держать запасной выход открытым и предупредить блокаду, важно срубить деревья, стоящие на обочинах. Окна, особенно спальни, должны быть с решетками. От выстрелов это не спасет, но помешает метнуть ручную гранату.

Руссель был обокраден и позвал колдуна, который установил, что вором был черный смотритель. Среди прочего он использует в своей практике жука, которого кладет на веко. Если оно начинает дрожать, преступник разоблачен. То есть своеобразный детектор лжи — может, виновник вздрогнет? Это было бы рациональным истолкованием.

Португальцы заставляют косить траву на полевых аэродромах; зато черные не тратят заработанные деньги. Недавно в Конго высадились сто пятьдесят кубинцев для обучения негров партизанской войне; запирание шкафов с оружием и виски: вот темы разговоров. Чувствуешь себя небезопасно.

С Франци и группой рабочих мы поехали к месту корчевания, где негры копали глубокие ямы для кофейных растений и перестойных деревьев. Работу эту приходилось выполнять мотыгой, поскольку ржавая земля — сухая и твердая. Потери значительны, особенно из-за муравьев, колонны которых, как мы видели, в строгом порядке пересекали дорогу, блестяще-черные армии. Сеньор Штауфф дергал посаженные раньше растения; если корень был обглодан, их можно было легко вынуть.

Для меня эта суета имела и свои преимущества, поскольку сулила идеальные условия для субтильной охоты. Уже во время поездки мы видели на красноземе целые ковры бабочек. Потом мы ходили по четырехугольнику, шаг за шагом, с тем наслаждением, какое сообщается лишь посвященному. Жизненная энергия, казалось, пульсировала в кустах и деревьях до самых макушек и пылала в земле. Погода стояла душная, с облаками, сквозь которые время от времени проглядывало солнце.

Вечером в гости приехали Кросигки и Трота. Разговоры о старых восточно-эльбских резиденциях, о вступлении русских (отец Трота умер в Бухенвальде), затем об охотничьих приключениях, которые здесь, в тропиках, превращаются в целые истории.

Один фермер, я полагаю, Кляйст, придерживался принципа никогда не стрелять в стоящую дичь, поскольку был превосходным стрелком. Поэтому он, прежде чем прицелиться, хлопал в ладоши. Однажды, охотясь на красного буйвола, он все-таки только ранил его; известное своим коварством животное описало дугу и зашло к нему сзади. Он метнулся в скальную расщелину. Буйвол попытался его укусить, но из-за рогов не мог до него дотянуться. Зато Кляйст крепко вцепился ему в ноздри. Тем самым его помощник из туземцев получил время подкрасться и уложить зверя.

Опять к позавчерашнему большому четырехугольнику. Мы медленно обходили его, иногда отдыхая, решились также отклониться в сторону. Недавно прорубленная тропа опять стала непроходимой; ее запер кустарник, напоминавший гигантскую бузину. Под подошвами ног ощущается вегетативная сила. К полудню солнце светит почти вертикально; от тени видна только голова.

Во второй половине дня мы снова поехали на кросигкскую fazenda Китила и там переночевали. Старейший председательствовал за ужином большой семьи. После супа вошел молодой слуга и доложил, что между сторожами возникла «дискуссия». Зять, сеньор Тюббен, вышел во двор и вскоре опять возвратился. Он отвесил лишь несколько ударов, а не провел «полную акцию» — на это хозяйка дома: «Иначе мне пришлось бы перевязывать». Уговаривал он мириться добром, а именно тонкой рукояткой трости, яйцевидный набалдашник которой используется, когда возникают трудные ситуации. Интермеццо напомнило мне нашу поездку в Восточную Азию. Там тоже вызывался «первый», если в среде экипажа грозило разразиться волнение.