Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Париж быстро меняется; это — судьба городов, и так было всегда. В двадцатые годы, сидя перед одним кафе, я услышал рядом огорченный голос старого колониста: "Ah, се n'est plus le Paris d'avant-guerre!" [607]

Я утешаюсь мыслью, что уже в Вавилоне были новые города».

Красноголовый королек [608], вырезанный точно флюгер в форме петуха, только не больше черного дрозда и столь же мало пугливый. Рядом с ним самка, поменьше, без хвоста и с желтой, как у канарейки, грудкой. Птицы появляются здесь не впервые — но почему же плакал бургомистр, с которым я об этом заговорил?

Потом блуждания по разрушенному городу. Обширные кварталы каменных стен без крыш производили впечатления не руин, а скорее выветриваний в древней горной породе.

Чтение: Ханс фон Тресков, «Воспоминания комиссара уголовной полиции». Они были опубликованы в 1922 году, стало быть, после крушения монархии, как показывает уже титульный лист «О князьях и других смертных». Особенно показательны детали процесса Ойленбурга. В ведомстве полиции Тресков подчинялся отделу этого шантажиста.

Инквизиция снова пришла к власти; меня должны были сжечь на костре. Они надели на меня соломенную шляпу и обвозили вокруг столба.

Получится ли у них достоверно? Вот что меня занимало. «Надо надеяться, соберется много народу, а также фотографы и журналисты скандальных газет».

Во второй половине дня в Заульгау на открытии выставки «Пляски смерти» Грисхабера. Застывший мир форм архаичных слоев — только они безрассудно растрачиваются там, где он подстилает их христианскими мотивами. Воспоминания о мескалиновом опьянении.

Хуго Фишер пишет, что он отправился на Майорку и что Альфред Тёпфер пригласил его в морское путешествие. Ставит сложные вопросы об «эго» в «Феноменологии» Гегеля.

Позднее пришло письмо от фрау Хермес, наследницы старого теолога, авторству которого принадлежит одна из моих любимых песен:

Подготовительная почта для поездки в Рим.

«Дорогой боевой товарищ Ванкель. Относительно Вашей "молодости" Вам следует иметь в виду, что я сужу относительно. Тогда, в тот день, когда в пойменном лесу у нас появился первый убитый и когда товарищи по оружию поздравили меня с днем рождения, мне исполнилось сорок пять лет [610]. Следовательно, Вы по сравнению со мной были молодым человеком. Таковы Вы и сегодня. Лихтенберг однажды высказал свое удивление тем, что плотник, с которым он познакомился еще во время своего приезда в Гёттинген, в его представлении оставался всегда в одном и том же возрасте. Когда, что происходит раз в год, я встречаюсь с боевыми товарищами времен Первой мировой войны, может случиться, что тогдашний прапорщик, ставший между тем директором банка, обратится к своему командиру роты 1914 года в третьем лице — должен быть порядок.

О бобрах я могу написать лишь вкратце. Мы уже начали готовиться к поездке в Рим, которая продлится несколько недель. Вода болотистых бобровых лугов стекает в Дунай. Когда я прибыл туда в 1950 году, местность еще была покрыта узором обширных камышовых зарослей; сегодня можно увидеть только их остатки. Поэтому я спрашиваю себя, как долго еще аист будет вить гнездо на Ридлингской ратуше, что было обычным делом многие столетия. Об этом свидетельствуют старые картины.

Поскольку Вы собираете заметки о бобрах, я рекомендую Вам фрагмент в "Мировом государстве" [611], посвященный мной усердному строителю плотин; это животное своими повадками отличается от других».

На полдня приехал Мартин фон Каттэ. Прогулка по лесу, потом костер в гравийном карьере. Воспоминания о времени перед Первой мировой войной. Один его дядя из родового гнезда имел обкатанные выражения: «As ick noch bi'n Jardekor stunne» [612], и «Man jeht nich mehr nach Potsdam» [613]. Ho также: «Dem jeht et nich jut — der mufi Pension nehmen» [614]. To есть стать обузой для короля.

Мартин, как паж, часами простаивавший перед Вильгельмом II с чувством: «У него зеркальные глаза». Видимо, означало: взгляд изнутри не проходит. Прощальная речь императора, когда кадеты вступили в гвардейские полки: «Без тепла, холодно, слова параноика».

Потом об Удо, которого я лишь один раз видел в Цольхове, и притом с ощущением: здесь есть только согласие либо молчание, и даже намека нет на дискуссию. Сейчас служащий водной полиции в медвежьем углу Аргентины, где он задабривает бонз рыбой. Когда Мартин позвонил ему в 1945 году: «Что будет?» Удо: «Последняя битва разыгрывается под Тройенбриценом; вождь побеждает».

В 1946 году, арестован с паспортом своего павшего вестового и доставлен в наручниках к своим пленным товарищам, которые приветствовали его у ворот лагеря: «Я здесь останусь всего восемь дней». Однако вышел на свободу уже через шесть дней, потому что Мелитта раскошелилась на один из своих знаменитых изумрудов и подкупила шоферов мусоровозов. Удо лежал под слоем мусора. Потом, в качестве сопровождающего одной старой еврейки, с фальшивым паспортом уехал в Аргентину.

С почтой пришла корона к «Pour le Merite», которая, согласно кабинетскому указу (я полагаю, Фридриха Вильгельма IV), может надеваться после пятидесяти лет рыцарства [615]. Невероятно, как такие вещи «проходят».

В Хеппенхайм: «Дорогая Штирляйн, сегодня к годовщине свадьбы Аманда родила трех великолепных котят. Как мила! Значит, с успехом имела любовную связь на стороне: малыши, которые похожи друг на друга как две капли воды, в полоску и с пятнышками».

Хуго Фишеру: «Вы хотели услышать мое мнение о местонахождении эго после смерти — тут я оптимист. Чаще всего я приводил сравнение с таможней, на которой имеющая хождение монета обменивается на золото. Этим я подразумеваю не только Вас и себя, но также булочника на углу и мышь, которая грызет его пироги. Индивидуум не только переводится в тип, но в абсолютную валюту вообще.

Недавно я подыскал еще лучшее сравнение. Вы знаете, что древние представляли себе небо массивной оболочкой: звезды они считали просверленными дырочками, через которые падает космический свет. Таким образом, я рассматриваю ego или persona в качестве такого вот отверстия, через которое проходит свет. Когда нашим глазам кажется, что свет погас, то это лишь мимолетный и похожий на тень переход, как лунное затмение.

Вольф Иобст Зидлер вместе с Эрнстлем сидел в тюрьме Вильхелмсхафена [616]; я очень ценю его суждение. По природе

вещей любой издатель является в первую очередь книг торговцем, и такой мыслитель, как Ницше, вынужден сам" оплачивать расходы на издание своих сочинений, которые какому-нибудь Дюрингу совершенно не нужны».