Август Кубичек - Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904–1940

То, каким щепетильным был Адольф, несмотря на свою отчаянную бедность, видно не только по тому, что он вложил деньги на покупку путеводителя, но и по тому замечанию, что он возместит мне и ту небольшую сумму, которую я мог потратить на покупку путеводителя, который можно было купить на борту парохода.

Да, и клопы! Это злая ирония судьбы. Я был к ним практически невосприимчив, тогда как Адольф очень страдал от них. Когда я ночью обычно спал, он устраивал на них охоту, и как часто на следующее утро показывал мне аккуратно нанизанных на булавку клопов, результат его ночной деятельности. Что ж, еще один их отряд заплатил по максимуму.

В течение какого-то времени от него не было вестей, но потом пришло очаровательное письмо, датированное 17 августа 1908 года. Вероятно, это было самое откровенное письмо из всех, которые он мне присылал. Вот оно:

«Добрый друг,

Сначала я должен попросить у тебя прощения за то, что не писал тебе так долго. У этого есть свои хорошие – или, скорее, плохие – причины: я не знал, что тебе рассказать. То, что я пишу тебе сейчас, только показывает, как долго мне пришлось искать, прежде чем я смог собрать немного новостей. Во-первых, наша квартирная хозяйка фрау Цакрис благодарит тебя за деньги. А во-вторых, я хочу сердечно поблагодарить тебя за твое письмо. Наверное, фрау Цакрис тяжело писать письма (ее немецкий так плох), но она попросила меня поблагодарить тебя и твоих достопочтенных родителей за деньги. Я только-только выкарабкался из острого приступа бронхита. Похоже, что твой Союз музыкантов переживает кризис. Кто на самом деле печатал ту газету, которую я посылал тебе в прошлый раз? Я уже давно заплатил деньги. Тебе что-нибудь об этом известно? У нас сейчас прекрасная погода: дождь льет и льет. А в этом году после палящего зноя это поистине благословение небес. Но я смогу насладиться им лишь недолго. Наверное, в субботу или в воскресенье мне придется уехать. Я дам тебе знать, когда именно. Последнее время я довольно много пишу, главным образом днем и по вечерам. Ты читал последнее решение городского совета в отношении нового театра? Мне кажется, они намерены еще раз починить на скорую руку эту старую развалину. Так больше не может продолжаться, потому что они не получат разрешение у властей. Во всяком случае, все эти трескучие фразы глубокоуважаемых и всемогущих людей, рассчитанные на дешевый эффект, показывают, что они понимают в строительстве театра точно так же, как бегемот – в игре на скрипке. Если бы мой учебник по архитектуре не выглядел таким потрепанным, я бы упаковал его и послал им на такой адрес: «Общественный-Комитет-по-Реконструкции-Театра-для-Осуществления-Проекта-по-Реконструкции-Театра» [8]. Местному, родовитому, самому строгому и архидостойному похвалы комитету для окончательного строительства и необходимой наружной и внутренней отделки!

И на этом я заканчиваю. С самыми теплыми пожеланиями тебе и твоим достопочтенным родителям остаюсь твоим другом

Адольф Гитлер».

Это абсолютно типично для Адольфа. Даже необычное начало «добрый друг» показывает, что он находился в возбужденном состоянии. Затем следует скучное вступление, соответствующее характерному для него «взлету», которое он всегда использовал в своих ночных речах, чтобы приступить к проблеме.

Шутка насчет «приятной дождливой погоды», которая уже появляется под другой маской в его письме от 20 апреля того же года, повторяется, чтобы дать свободу нерешительному перу. Для начала он прошелся по нашей доброй старой квартирной хозяйке с ее мелодичным акцентом. Затем Адольф сделал попытку уязвить Союз музыкантов. Но это лишь предварительные небольшие стычки, чтобы заострить клинок, ведь теперь он со всей своей специфической горячностью выступает против Театрального общества Линца, которое не возводит новое здание театра, а предлагает обновить «старую развалину». Он резко обвиняет этих мелкобуржуазных ретроградов, которые уничтожают его любимый проект, который занимал его мысли не один год. Читая это письмо, я мог, так сказать, увидеть, как Адольф меряет шагами комнату между дверью и роялем, критикуя этих бюрократов городских советников. Он действительно совершил поездку, которую упоминает в письме, так как 20 августа, то есть три дня спустя, он прислал мне из Вальдфиртеля художественную почтовую открытку с изображением замка Вайтра. По-видимому, ему не очень понравилось у родственников, так как очень скоро мне приходит открытка уже из Вены с поздравлением с днем ангела.

Итак, все шло по плану: фрау Цакрис съездила в Моравию, а Адольф в Вальдфиртель. Пока жизнь на Штумпергассе снова текла по обычному руслу, я, к своему величайшему несчастью, должен был явиться в казармы 2-го пехотного полка. О том, что мне пришлось делать в течение тех восьми недель – или, если быть более точным, что со мной делали в этот период военной подготовки, – я предпочитаю умолчать. Эти восемь недель – пробел в моей жизни, но они в конце концов закончились, и 20 ноября 1908 года я мог сообщить Адольфу о своем приезде в Вену.

Я ему написал, что прибуду утренним поездом, чтобы сэкономить время, и приехал на Вестбанхоф в три часа дня. Я думал, что он будет ждать меня на обычном месте у барьера билетного контроля. Тогда он мог помочь мне донести тяжелый чемодан, в котором было кое-что и для него от моей матери. Неужели я его не заметил? Я снова пошел назад, но его, разумеется, не было у барьера. Я пошел в зал ожидания. Напрасно я озирался вокруг: Адольфа там не было. Наверное, он заболел. В своем последнем письме он писал мне, что его мучает его застарелая болячка, бронхит. Я оставил свой чемодан в камере хранения и, очень обеспокоенный, поспешил на Штумпергассе. Фрау Цакрис была рада видеть меня, но сразу же сказала, что комната занята. «А мой друг Адольф?» – с удивлением спросил я. С морщинистого лица фрау Цакрис на меня уставились широко раскрытые глаза. «А вы разве не знаете, что господин Гитлер съехал с квартиры?»

Нет, я этого не знал.

«Куда он переехал?» – спросил я. «Господин Гитлер мне этого не сказал». – «Но он, вероятно, оставил для меня сообщение, может быть, письмо или записку. Как иначе я с ним свяжусь?» Хозяйка квартиры покачала головой: «Нет, господин Гитлер ничего не оставил». – «Даже привет не передал?» – «Он ничего не сказал».

Я спросил фрау Цакрис, вносилась ли плата за комнату. Да, Адольф своевременно платил свою долю. Фрау Цакрис возвратила причитающиеся мне деньги, так как я уже заплатил за комнату до ноября. Она очень сожалела, что потеряла нас как жильцов, но ничего не поделаешь, и она предоставила мне ночлег на эту ночь. На следующее утро я пошел искать себе другое жилье, нашел небольшую, симпатичную, светлую комнату на Глазауэрхоф и взял напрокат пианино.