Франц фон Папен - Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

Это отступление в область методов ведения внешней политики позволяет правильно оценить условие, поставленное мной перед Гитлером в Байрейте. В Вене я был, благодарение Богу, свободен от вмешательства Бюро Риббентропа, настояв предварительно на своем прямом подчинении приказам Гитлера. На следующий день после того, как мне был предложен лондонский пост, в Байрейт приехал Нейрат. Мы обсудили с ним австрийскую ситуацию, и я рассказал ему о своем разговоре с Гитлером на тему о лондонском посольстве. Он вскинул руки в ужасе и воскликнул: «Нет, нет, туда мы должны отправить Риббентропа! Это единственный способ отделаться от него самого и от его бюро». – «Я хорошо понимаю ваше желание избавиться от этой неуправляемой организации, – сказал я. – Но что натворит Риббентроп на таком ответственном посту?» На добродушном лице Нейрата появилась широкая улыбка. «Через три месяца в Лондоне с ним будет покончено. Они не смогут его выносить, и мы раз и навсегда от него избавимся».

Я сказал ему, что слышал, будто бы Риббентроп противится идее поездки в Лондон, поскольку опасается потерять свой тесный контакт с Гитлером и боится, что какой-нибудь другой член партии займет вместо него это влиятельное положение. «Это более чем вероятно, – согласился Нейрат. – Но нам никогда больше не представится такая удобная возможность дать ему выставить себя дураком». Я вовсе не разделял этой уверенности и сказал Нейрату, что такой эксперимент может стать слишком дорогим удовольствием. В любом случае Гитлер больше не возвращался к своему предложению, и я могу только предположить, что Нейрат дал кандидатуре Риббентропа свою полную поддержку.

Дальнейший ход истории показал, насколько Нейрат ошибался. Несмотря на свое прискорбное поведение в Лондоне, Риббентроп остался у Гитлера в фаворе, а Нейрат продолжал страдать от влияния его бюро, которое по-прежнему действовало по указаниям своего отсутствующего шефа, при всяком удобном случае дискредитируя министерство иностранных дел. В глазах Гитлера Риббентроп стал экспертом по делам Британского содружества и «по большому счету, единственным послом, обладающим крупицей здравого смысла».

В архивах германского министерства иностранных дел, захваченных после войны союзниками, есть меморандум Риббентропа фюреру от 2 января 1938 года, который рекомендует «(1) Внешне – продолжать политику взаимопонимания с Англией… (2) В секрете – целенаправленно формировать союзы, направленные против Англии…» [147].

Было бы интересно узнать мнение Нейрата относительно предложенной политики, а также выяснить, кто бы мог стать нашими партнерами в подобной антибританской коалиции. Редко можно встретить такие безответственные нелепости, выраженные столь лаконично.

Мнение Риббентропа о том, что Британская империя пережила свой пик и никогда более не предпримет военных шагов для восстановления баланса сил в Европе, составило фундамент агрессивных планов Гитлера против Чехословакии и Польши. Эта смехотворно ложная оценка британцев привела Гитлера и всех остальных немцев к катастрофе – просто потому, что советам Риббентропа было отдано предпочтение перед другими, более разумными и осторожными рекомендациями.

11 июля, вскоре после подписания австро-германского договора, Гитлер принял в Берхтесгадене лидера австрийских нацистов капитана Леопольда. Гитлер сказал ему, что новые договоренности следует принимать всерьез и что австрийские нацисты должны вести себя дисциплинированно и рассматривать вопрос об аншлюсе в качестве внутренней австрийской проблемы, решение которой возможно только в рамках австрийской политики. После первого изумления от подписания договора эти новые условия весьма мало понравились Леопольду. Тем не менее любая критика приказов фюрера была для него невозможна.

Давая после войны показания на процессе о государственной измене Гвидо Шмидта, Шушниг сообщил, что рассматривал июльское соглашение с Германией как отсрочку после своих неудачных попыток убедить три державы – участницы конференции в Стрезе гарантировать независимость Австрии. «Условия соглашения, – сказал он, – представляли собой предел уступок, на которые мы могли пойти в отношениях с Германией. Нормализация отношений между двумя странами делала возможной смягчение некоторых аспектов чрезвычайного положения, все еще существовавшего в Австрии, но основные шаги, такие как легализация национал-социалистической партии, были по-прежнему невозможны при условии сохранения Австрией свободы и независимости. Формулировки соглашения и его истолкование австрийским правительством в тот момент ясно давали понять, что его не следует рассматривать в качестве первого шага на пути к объединению с Германией. Именно по этому вопросу расходились австрийская и нацистская интерпретация соглашения».

Для Германии также не было причин рассматривать условия договора как подготовительные для объединения. В нем не предусматривалось положений о восстановлении нацистской партии, но для обеих сторон было ясно, что по духу соглашения лица, симпатизирующие идее Большой Германии, имеют нормальное демократическое право законными методами открыто пропагандировать свои цели.

Гитлер, признавая австрийскую независимость, не расставался с идеей конечного объединения. Отказ от нее был бы чрезмерным требованием для любого германского государственного деятеля, наделенного историческим чутьем. Тем не менее в 1936 году он стремился избежать дополнительных международных осложнений, и соглашение с Австрией было подписано без всяких задних мыслей. Его указания Леопольду и его приверженцам обеспечивали единственное решение, приемлемое для обеих сторон. Все же, как австрийский уроженец, он ощущал особые обязательства по отношению к происходящему в этой стране, и этому навязчивому стремлению было суждено омрачить результаты всей моей деятельности. Он рассматривал ограничения, наложенные на деятельность австрийских нацистов, как личное оскорбление.

Этого не был способен или не желал понять Шушниг. Он заявил на процессе Гвидо Шмидта: «На протяжении многих лет я был знаком с некоторыми из германских националистов и восхищался многими из их личных качеств, но в политическом плане я никому из них не доверял. Единственным исключением являлся Глайзе-Хорстенау, причем я верил его утверждению, что он не принадлежит к национал-социалистам, и в любом случае не допускал проявлений его политической самостоятельности». Вполне резонно задать вопрос: какая же из двух сторон подписала соглашение, будучи неискренней?

Как только соглашение было подписано, австрийское правительство объявило амнистию политическим заключенным. Количество подпавших под нее дает некоторое представление о масштабах применения полицейских методов, направленных на то, чтобы заставить молчать оппозицию. За шесть месяцев 1936 года на свободу было выпущено 15 583 человека и только сорок были оставлены для суда. В своих докладах Гитлеру я привлекал его внимание к тому, что это свидетельствует об искреннем стремлении австрийского правительства к мирному развитию отношений.