Франц фон Папен - Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

Мой доклад, относящийся к тому моменту, показывает, насколько угрожающим стало положение:

«На приеме, данном мной в честь месье Менеменджиоглу, он долго рассказывал мне, в каком серьезном положении оказалась теперь Турция… С момента его возвращения из Каира британский посол практически прервал отношения с турками, не приглашает их в свою резиденцию и намеревается перенести местопребывание посольства в Стамбул в качестве напоминания о том периоде, когда великие державы официально не признавали режим Кемаля Ататюрка. Британский посол передал от имени своего правительства ноту, имеющую все признаки ультиматума. В ней содержится inter alia [188] требование полного разрыва экономических связей между Турцией и державами оси. Общий тон и комментарии прессы союзников ясно показывают, что нота является выражением согласованной общей политики. Месье Менеменджиоглу особо подчеркнул, что турки не намерены отказываться от своей независимости в вопросах торговли; напротив того, чувствуют себя обязанными уважать существующие соглашения и твердо намерены строго их соблюдать.

Когда я спросил у месье Менеменджиоглу, какие методы могут применить наши противники для оказания давления на Турцию, он ответил, что западные союзники являются для его страны единственным поставщиком некоторых важнейших видов сырья, как, например, резины, олова, текстиля, некоторого количества пищевого зерна и, что самое главное, нефти. Он сообщил мне, что сделал все от него зависящее, чтобы удержать Турцию от участия в войне, однако не может допустить, чтобы существующая ситуация привела к разрыву с Великобританией. Если под угрозу будет поставлено экономическое положение Турции, то он будет вынужден объявить войну. Несмотря на свою решимость соблюдать все существующие соглашения, он обязан предпринять некоторые шаги для уменьшения напряженности. По этой причине будет невозможно принять германскую делегацию для переговоров о возобновлении нашего экономического соглашения… Для укрепления его позиций vis-a-vis с западными союзниками необходимо радикальное изменение военной ситуации в пользу Германии».

Таким образом, мы пришли к такому положению, когда турки, под влиянием последних британских угроз политического и экономического характера, могли объявить нам войну. Я решил немедленно лететь в Берлин.

В штаб-квартире Гитлера я дал ему полный отчет о ситуации. Кроме того, я сообщил ему подробности о новом источнике информации, который в следующие месяцы оказался для нас исключительно ценным и о котором я намерен в дальнейшем еще рассказать читателям. На одном из совещаний в штаб-квартире мне представилась возможность оценить, насколько отчаянным стало положение на всех фронтах и как мало доверия внушали применяемые Гитлером методы ведения войны. Дело дошло теперь до того, что он отдавал приказы на уровне батальонов, растрачивая свою энергию на совершенно ненужные подробности и требуя, чтобы любая передислокация войск проводилась только после его одобрения. В результате одно из важнейших условий, необходимых для эффективного маневра, именно – возможность принятия младшими офицерами самостоятельных решений – было совершенно подавлено. Над моим предложением возможно скорее положить конец войне Гитлер только посмеялся. Казалось, что наши города обречены ночь за ночью превращаться в руины и пепел, а тысячи ни в чем не повинных мирных жителей встречать ужасную смерть только из-за нигилизма одного-единственного человека. Стало ясно, что я просто обязан постараться получить ответ на свой запрос, посланный президенту Рузвельту.

В Берлине мне пришлось лично испытать весь ужас воздушных рейдов. Во время одного из самых страшных налетов я с сыном и дочерью сидел в подвале нашего дома. Все в окрестностях было превращено в кучи щебня, и, хотя нам и удалось погасить зажигательные бомбы, провалившиеся в мой кабинет, дом, с выбитыми окнами и дверями и разрушенной крышей, все же стал непригодным для обитания. Остаток ночи мы провели в находившейся поблизости гостинице «Эспланада» – единственном здании, уцелевшем посреди окружавшего его громадного пожара. О сне не могло быть и речи: всю ночь мы провели в борьбе с огнем.

На следующее утро я узнал, что практически вся Вильгельмштрассе, этот Уайтхолл Берлина, – включая министерство иностранных дел – лежит в руинах. Все железнодорожные вокзалы были сильно повреждены, и никто не мог мне ответить, смогу ли я в этот день выехать назад в Анкару. Начиная с полудня мы стояли в ожидании на станционной платформе, а ближе к вечеру снова раздались сирены воздушной тревоги. Толпа желавших уехать даже не пыталась найти укрытие, когда в самый разгар налета в полной темноте на вокзал был подан железнодорожный состав. Я был восхищен чудом, которое сотворили верные своему долгу железнодорожники.

На обратном пути в Турцию я принял приглашение адмирала Хорти остановиться на некоторое время в Будапеште. Он повез меня в Мезохегьяш, знаменитый казенный конезавод, куда он пригласил на охоту членов своего кабинета. Там его министр внутренних дел месье Керештес Фишер ознакомил меня с поистине удивительным документом. Это был доклад о переговорах между некими эмиссарами нацистской партии и группой венгерских националистов, на которых они обсуждали возможность расчленения Венгрии на входящие в ее состав провинции с последующим присоединением их к территории Германии. При этом об адмирале Хорти и его правительстве в разговоре отзывались в самых оскорбительных выражениях.

Поскольку венгерский премьер-министр месье Каллаи не поддерживал отношений с германским посланником, я согласился сделать по поводу этого инцидента представление в Берлин, что и исполнил прямо на месте. Адмирал Хорти высказал мнение, что с военной точки зрения надежды на победу в войне не существует, и рассказал, что уже предпринял пробные шаги для выяснения намерений западных держав. Мне кажется, что он, как глава суверенного государства, с которым обходились подобным образом и держали в совершенном неведении о развитии событий, имел полное право на подобные действия. Единственным результатом моего вмешательства стало то, что одного из главных нацистских интриганов в Будапеште Фисенмайера назначили германским посланником.

Новый источник информации, о котором я упомянул в разговоре с Гитлером, в настоящее время известен во всем мире под названием операция «Цицерон». Большинство относящихся к этому делу подробностей уже описано моим бывшим атташе Мойзишем в одноименной книге [189].

Вначале я возражал против публикации этой истории, поскольку не хотел ставить в затруднительное положение своего британского коллегу в Анкаре сэра Хью Натчбулл-Хаджессена. В свое время в Пекине мой сын близко сошелся с его семьей, а потом, во время войны, когда сын приехал навестить меня в Анкару после того, как проделал путь из Аргентины в Европу, сэр Хью на дипломатическом приеме рискнул отвести его в сторону, чтобы дружески побеседовать. Я был очень тронут его учтивостью и хотел с запозданием отблагодарить за нее, не допустив печатания рукописи «Цицерона». Тем не менее, когда Мойзиш согласился показать мне свою рукопись, я с удовлетворением обнаружил, что он описал события совершенно правильно. В послесловии к английскому изданию его книги я написал, что в свое время, в интересах исторической справедливости, я сам прокомментирую эту историю.