Франц фон Папен - Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

Я вынужден категорически отвергнуть сделанное Мойзишем в его книге утверждение о том, что добываемая информация практически никак нами не использовалась. В период проведения московской встречи министров иностранных дел и конференций в Тегеране и Каире, а на практике – вплоть до самого февраля 1944 года сведения, непрерывным потоком поступавшие от Цицерона, были совершенно бесценны. Я был полностью информирован о принятом в Москве решении до конца года вынудить Турцию объявить войну (о чем сэру Хью сообщалось в телеграмме министерства иностранных дел от 19 ноября за № 1594) и об ответе сэра Хью (в телеграмме за № 875), в котором, в частности, говорилось:

«Месье Менеменджиоглу заверил меня в готовности турецкого правительства выступить немедленно после того, как станет ясно, что десанты союзников на западе оказались успешными, другими словами – примерно через две недели после вторжения… При невозможности договориться о более ранней дате будет вполне допустимо подождать, согласившись с предложением месье Менеменджиоглу. Это, по крайней мере, позволит продлить состояние неуверенности, в котором в настоящий момент пребывает противник. Министр иностранных дел высказался вполне определенно и заявил о своей готовности обсудить данный вопрос с премьер-министром, имея в виду подтверждение этого обязательства» [190].

Цицерон информировал нас о проходивших в Каире переговорах между турецким президентом, мистером Черчиллем и президентом Рузвельтом и том, каким образом турецкое правительство боролось с усиливавшимся давлением, призванным заставить Турцию вступить в войну.

После встречи Рузвельта, Черчилля и Сталина в начале декабря в Тегеране британский посол в Анкаре получил указание пригласить турецкого президента в Каир для встречи с тремя главами государств. Президент Инёню ответил, что если его приглашают на переговоры только для того, чтобы ознакомить с рядом решений, принятых в Тегеране, то он склонен отказаться. Если же на переговорах предоставится возможность для свободного и подробного обсуждения того, каким образом Турция может наилучшим образом способствовать общим интересам, то он готов ехать. Такие гарантии были ему даны, хотя, принимая во внимание решения, принятые в Москве и Тегеране, совершенно непонятно, на чем они были основаны.

Президент выехал из Анкары 3 декабря в сопровождении месье Менеменджиоглу и своих советников. В Адане его ждал личный самолет президента Рузвельта. В самом начале переговоров турецкий лидер заявил, что руководство страны не намерено безропотно подчиниться требованиям, определенным в Москве и Тегеране, и не позволит превратить Турцию в пешку, произвольно передвигаемую по доске военными шахматистами союзников. У турок сложилось впечатление, что предполагалось воспользоваться их воздушными и морскими базами, пренебрегая вероятностью германского возмездия, которое могло постигнуть Турцию. Кроме того, они подозревали, что никто не собирается выделять их войскам самостоятельную роль в боевых действиях. Их, однако, более всего тревожило ясно выраженное намерение Сталина объявить войну Болгарии сразу же после того, как Турция выступит на стороне союзников.

После трудных и долгих переговоров, в ходе которых союзники старались развеять опасения Турции, в конце концов договорились, ввиду невозможности дальнейшей отсрочки выполнения военных планов, что турецкое правительство в течение декабря должно будет ясно заявить о своих намерениях. Требования Турции о поставке военной техники будут рассмотрены самым внимательным образом, причем турок просили выразить их в конкретной форме. Тем временем турецкие авиабазы следовало подготовить к возможному использованию авиацией союзников.

«Даже в случае получения возможности использовать турецкие базы мы не ожидали от Турции непременного участия в настоящих боевых операциях», – пишет сэр Хью в своих воспоминаниях [191]. Турки, однако, смотрели на этот вопрос совершенно иначе. Их Генеральный штаб в Анкаре понимал невозможность использования союзниками турецких аэродромов без объявления Турцией войны и осознавал неизбежные последствия данного шага. «Никто бы не осудил Турцию, если бы на наши предложения она ответила отказом», – замечает сэр Хью. В очередной раз это были рассуждения ex post facto. Из телеграмм британского посла в то время явствовало, что ему крайне надоели методы проволочек, применявшиеся турками, и он предлагал разорвать с Анкарой отношения.

Турцию проинформировали, что в планы союзников на 1944 год входят действия против германских позиций на Балканах, включая высадку десанта в Салониках. В связи с этим турок просили к 15 февраля привести в порядок свои авиабазы в окрестностях Смирны, чтобы на них можно было расквартировать истребительные и бомбардировочные эскадрильи, необходимые для прикрытия десантной операции.

Телеграммы, представленные Цицероном, показывали, что основные политические дискуссии между членами «Большой тройки» в Тегеране касались формулировки о «безусловной капитуляции». Существовало значительное расхождение во мнениях, и, хотя проект совместной декларации по этому вопросу существовал, она никогда не была выпущена. Черчилль со Сталиным считали такое требование в тактическом отношении неудачным, понуждающим германцев – а Гитлера в особенности – сражаться до последней крайности, но они не смогли убедить в своей правоте Рузвельта. По этой причине его заявление [192], сделанное 24 декабря 1943 года, произвело в штаб-квартире Гитлера весьма сильное впечатление. «Объединенные нации не намерены порабощать германский народ, – сказал Рузвельт. – Мы хотим предоставить ему шанс для нормального мирного развития, как полезному и уважаемому члену европейской семьи». Это заявление, как мне кажется, обозначало перемену в настроениях президента и являлось, по всей вероятности, основной причиной, по которой Гиммлер смог уполномочить шведского посредника сделать в Лондоне запрос об окончательной формулировке требования «безоговорочной капитуляции». Эта попытка, однако, ни к чему не привела.

Еще более любопытно проявившееся в Тегеране расхождение во мнениях по военным вопросам. Настойчивое требование Черчилля о наступлении через Салоники и Адриатическое море было отвергнуто в пользу вторжения в северную Францию. Вспомогательную операцию следовало провести в Салониках, но главный удар предполагалось нанести через пролив Ла-Манш. Это была операция «Оверлорд», упоминания о которой часто встречались в доставляемых Цицероном телеграммах. В то время как Черчилль стремился избавить от господства Германии ее балканских сателлитов, не допустив при этом их попадания под русское влияние, Сталин считал освобождение этих стран исключительно своей задачей.