Дмитрий Старостин - Американский Гулаг: пять лет на звездно-полосатых нарах

Яромира, по крайней мере, выдала американцам третья страна. Бывает, что выдает и своя собственная. Чаще всего это практикуется в странах Латинской Америки и Карибского бассейна, где влияние США очень сильно. Колумбия неоднократно выдавала даже людей, никогда не появлявшихся на американской территории и не трогавших американских граждан за рубежом. Вина их заключалась в экспорте в США крупных партий наркотиков. По мнению американских властей, арестовавшая этих наркодельцов колумбийская юстиция не в состоянии была их покарать с достаточной суровостью. Кампания выдачи была приостановлена лишь после того, как члены медельинского наркокартеля под командованием Пабло Эскобара организовали серию террористических актов и взяли в заложники родственников колумбийских политических деятелей, в том числе Диану Турбай, дочь бывшего президента страны. Группа Эскобара, называвшая себя «Los Extraditables» (буквально — «подлежащие выдаче»), Действовала под лозунгом: «Лучше могила в Колумбии, чем камера в Соединенных Штатах!»

Лидеры наркокартелей отбывают свои 300 и 500 лет в федеральных тюрьмах; в штате Нью-Йорк мне сталкиваться с ними не приходилось. Здесь типичны такие дела, как у Рэнди, жизнерадостного паренька с острова Барбадос. Он попал в Нью-Йорк подростком, вместе с матерью (отец остался на Барбадосе). За несколько лет жизни в негритянском квартале Рэнди успел сменить карибский акцент на бруклинский, приобрести несколько десятков пар кроссовок и широких джинсов, которые носят приспущенными до середины ягодиц, и полюбить толстые самокрутки из марихуаны, называемые blunts. Для поддержания своего имиджа крутого бруклинского парня Рэнди участвовал в нескольких разборках с другими кварталами, и во время одной из них какой-то много о себе воображавший ямаец был ранен выстрелом из пистолета «Tech-9». Рэнди, на которого показал один из задержанных участников стычки, бежал обратно на Барбадос.

По представлению властей США администрация суверенного острова быстро его разыскала и водворила в тюрьму. Рэнди особенно и не пытался сопротивляться выдаче, так как суд на Барбадосе, где сохраняется в неприкосновенности английская колониальная юстиция с розгами и виселицей, казался ему худшим вариантом. Отрицать вину было бесполезно, так как барбадосские власти не могли поставить под сомнение правоту нью-йоркской полиции.

В банальной, в общем-то, истории барбадосца меня удивил один аспект. Хотя Рэнди и пытался скрываться от правосудия на родном острове, задерживаться там надолго он не собирался. Даже отбыв в США шестилетний срок, после которого его должны были депортировать, Рэнди, по его собственному признанию, планировал снова вернуться в США. («А что? Я у двоюродного паспорт возьму, он на меня сильно похож. А можно и на лодочке».) На мое недоуменное «Зачем?» он ответил, что привык, что здесь мать, но звучало это не слишком убедительно. Не думаю, что матери Рэнди очень хотелось бы, чтобы сын жил в США с чужим паспортом или вообще без документов, снова занимаясь сомнительными делами с перспективой внушительного федерального срока в случае поимки. Бедность родной страны, безработица? Но ведь Рэнди мог бы попробовать себя в Канаде или в Англии, где живет много его соотечественников и где над ним, по крайней мере, не висела бы постоянная угроза тюрьмы. Тем не менее Рэнди влекло именно в США, именно в Нью-Йорк.

И намерение Рэнди не было исключительным. Я знал многих заключенных из стран Западного полушария, отчаянно добивавшихся досрочной депортации для того, чтобы, полежав несколько месяцев «на дне», вернуться в пульсирующий энергией мир нью-йоркской улицы. Более всего меня поразила история, мимоходом упомянутая какой-то бульварной газетой. Иммигрант из Доминиканской Республики, осужденный на срок «от 20 лет до пожизненного» за торговлю героином, отсидел девять лет и был досрочно депортирован на родину. Незаконное возвращение в США означало для него возобновление прежнего срока, то есть, возможно, пожизненного заключения. Спустя шесть месяцев после высылки этот доминиканец был задержан в Нью-Йорке полицейским после того, как он попытался бесплатно пройти в метро, перепрыгнув через турникет. По снятым отпечаткам пальцев он был тут же опознан.

Если уж человека так неудержимо манит преступная жизнь, то почему нельзя быть преступником в своей стране? Зачем Нью-Йорк? Специфический уличнокриминальный мир существует и в Доминиканской Республике, и в Мексике, и на Барбадосе. В такой стране, как Колумбия, он и выразительнее, и сильней, чем в США. Как поется в старой блатной песенке, «там дела хватит и бандитам, и ворам».

Ответ, мне кажется, лежит в области мироощущения. Это не покажется странным, если всмотреться в лица бойцов колумбийских картелей на газетных страницах или в телевизионной хронике. Почти всегда бросаются в глаза их отрешенная суровость, печать постоянного присутствия смерти, подстерегающей за углом, в душной и пряной колумбийской сельве, в воздухе, под землей.

Лица скорее наемных солдат, чем гангстеров. Или мексиканские bandoleros, с постоянным выражением обреченного ожесточения, с их пристрастием к ножам, талисманам и сентиментальному фатализму популярных мелодий:

Гангстеры нью-йоркских гетто не чувствуют и не мыслят так. Там, в Бушвике и испанском Гарлеме, можно убивать и быть cool. [21] Непереводимое американское выражение, буквально ознаающее «прохладный», но имеющее оттенки определений «уверенный в себе», «клевый», «невозмутимый». Можно воровать, грабить, промышлять наркотиками, не покидая при этом атмосферы подростковой тусовки с ее нелепыми модами, приплясыванием, подпрыгиванием, фамильярными манерами и музыкой хип-хоп. Не признавать авторитетов, не ведать чувства долга — даже бандитского, приличий — даже криминальных. Жить без всякого груза и умереть, ни разу не задумавшись о смерти. Невыносимая легкость бытия.

В конце 1996 года из нью-йоркской иммиграционной тюрьмы был освобожден под залог гражданин Израиля Шломо Хэлбранс. Этот 34-летний раввин провел два года в заключении после нашумевшего судебного процесса по обвинению в киднеппинге, похищении человека. Необычным в деле Хэлбранса было то, что похищенный не испытывал ни малейшего желания быть спасенным государственными властями. Четырнадцатилетний подросток из американской еврейской семьи предпочел связать свою жизнь с общиной сатмарских хасидов, имеющих в США репутацию замкнутой и загадочной секты.