Евгений Кобелев - Хо Ши Мин

— Того, кто жевал бетель, выдадут красные губы. Теперь-то ты видишь: хоть ты и подрывал наше дело, революция все равно победила.

По сценарию, разработанному французской и английской охранками, англичане, арестовав Нгуен Ай Куока, должны были тотчас же дать знать об этом французским властям, чтобы те выслали в Гонконг специальное судно, на котором арестованный в полной тайне был бы вывезен во Вьетнам, а там без долгих проволочек и излишнего шума был бы приведен в исполнение вынесенный ему смертный приговор. Рассчитывая на такой ход событий, шеф отдела гонконгской полиции, руководивший облавой на улице Трех драконов, даже не позаботился о том, чтобы получить санкцию прокурора на арест иностранного гражданина, справедливо рассудив, что лучше не оставлять документальных свидетельств этого дела, которые могут ему повредить в будущем.

Вначале все шло гладко, как и было задумано. Уже через два дня в Париже на стол министра по делам колоний легла телеграмма Мерлэна о том, что в Гонконге схвачен Нгуен Ай Куок, «крайне деятельный и опасный враг», и что его арест весьма важен для обеспечения «безопасности Индокитая». Из Хайфона курсом на Гонконг вышло французское судно, чтобы принять на борт «бунтовщика», который содержался в одиночной камере гонконгского полицейского управления без всякой надежды на помощь извне. Французские буржуазные газеты не скрывали ликования. 7 июля сайгонская «Опиньон» писала: «Англичане с помощью Интеллидженс сервис так ловко накрыли Нгуен Ай Куока, как будто сорвали цветочек. Это прекрасная добыча, и мы должны выразить признательность английским друзьям, ибо благодаря этой акции целиком захвачен коммунистический штаб Индокитая и Коммунистическая партия парализована».

Но помощь все-таки пришла, и с совершенно неожиданной стороны. Карты полицейских спутал довольно известный в те времена в Гонконге англичанин, глава влиятельной юридической конторы, человек левых взглядов Фрэнсис Лозби. Этот адвокат был знаком вьетнамским патриотам, однажды он уже спас арестованного вьетнамского революционера, взяв на себя и успешно проведя его защиту. Когда об аресте Нгуена узнали представители Дальневосточного секретариата Исполкома Коминтерна, они обратились к Лозби с просьбой взять на себя его защиту.

Лозби заверил их, что сделает все возможное для спасения или хотя бы облегчения участи арестованного. В тот же день он явился в полицейское управление и в качестве адвоката потребовал разрешить ему свидание с только что арестованным иностранным гражданином Сун Маньчжо. Визит Лозби для полицейских оказался как ушат холодной воды на голову. Они не ожидали, что вроде бы умело и скрытно проведенный ими арест перестанет быть уже через три дня секретом для известного в Гонконге адвоката. Разрешить свидание они не могли, так как Лозби, узнав, что Сун Маньчжо арестован незаконно, без санкции прокурора, непременно вмешался бы в это дело и задуманный с французскими коллегами план сразу бы рухнул. Поэтому Лозби без объяснения причин просто было отказано в свидании с арестованным.

Понимая, что известный юрист дела так не оставит, шеф полиции, чертыхаясь и бранясь по поводу непредвиденного хода событий, вынужден был доложить по инстанции о произведенном им аресте индокитайского гражданина. По его докладной задним числом подготовили ордер на арест за подписью губернатора Гонконга, и, таким образом, в официальном «деле Сун Маньчжо и девицы Ли Там» в качестве дня ареста стало фигурировать 12 июня.

Лозби, разумеется, продолжал настаивать на свидании с Сун Маньчжо, и наконец в третий его приход, когда полиции удалось «узаконить» проведенный ею арест и проделать другие необходимые формальности, его настойчивость была вознаграждена. В комнате для свиданий перед ним предстал худой человек, его грудь часто сотрясал сухой болезненный кашель, на лице, туго обтянутом пергаментной кожей, выделялись большие яркие глаза. Лозби вспоминал впоследствии, что поначалу Сун Маньчжо вызвал у него острое чувство сострадания, а после получаса беседы с ним — чувство уважения и преклонения, желание во что бы то ни стало помочь этому обаятельному человеку.

— Один из моих коллег-соотечественников, — заговорил Лозби, когда они уселись за длинным столом свиданий друг против друга, — спас жизнь доктору Сунь Ятсену — помните, когда Сунь был схвачен своими врагами в Лондоне. Теперь я хочу помочь вам, поэтому прошу вас, доверьтесь мне. Вы должны рассказать мне обо всем, что касается вашего дела. Это облегчит мне вашу защиту на суде. Я не буду спрашивать о том, что выходит за рамки необходимого, так как понимаю, что у каждого революционера имеются свои тайны.

Получив от Сун Маньчжо необходимые сведения по его аресту и наметив с ним линию защиты — главное, не допустить его выдачи французским властям, — Лозби по возвращении домой подготовил соответствующие документы и передал дело в Верховный суд Гонконга.

Судебный процесс сделали открытым. Однако в помещении суда и вокруг него была выставлена охрана на случай побега «опасного преступника». Суд проходил в полном соответствии с вековыми традициями английской юстиции. Судья, возвышавшийся в центре над всеми остальными, его помощники и адвокаты были облачены в черные мантии, а на головах у них красовались напудренные парики. На столах перед ними лежали толстые фолианты по юриспруденции. И обвинитель и защитник постоянно заглядывали в них, приводя те или иные цитаты в подтверждение своих доводов. Говорить на суде имели право только обвинитель и защитник. Подсудимый и его адвокаты общались при помощи записок. Лозби вел дело Сун Маньчжо как главный его адвокат, однако выступал на суде защитником его коллега доктор Дженкинс.

«Во второй раз я встретился с Сун Маньчжо уже в суде, — вспоминал Лозби. — Он стоял за металлической решеткой у скамьи подсудимого, и я заметил на руках у него наручники. Я сказал Дженкинсу об этом. Дженкинс обратился к судье с просьбой разрешить подсудимому показать суду руки. Сун Маньчжо поднял вверх обе руки, скованные наручниками. Тогда Дженкинс сказал: закон определяет, что подсудимого должно вводить в здание суда без наручников. Судье пришлось дать указание снять наручники с Сун Маньчжо. После того как это указание исполнили, Дженкинс начал свою защитительную речь».

Задача перед адвокатами стояла сложная. Обвинитель предъявил Сун Маньчжо стереотипное по тем временам обвинение, которое буржуазия многих стран использовала в борьбе с революционерами, а именно: подсудимый — это «большевик», «агент Москвы» и прибыл в Гонконг с целью «свержения власти английской короны». Обвинитель требовал приговорить подсудимого к длительному тюремному заключению или, в крайнем случае, выслать его в Индокитай, так как он уже осужден там местным судом. Этими данными снабдили английскую полицию французские власти. В Гонконг прибыли из Ханоя агенты французской охранки, чтобы вместе с французским консульством направлять в необходимое русло судебный процесс и добиться от английских властей выдачи им вьетнамского революционера.