Евгений Кобелев - Хо Ши Мин

И в мрачных застенках, где каждодневно безжалостно втаптывается в грязь человеческое достоинство, Хо Ши Мин не теряет присущее ему чувство юмора, добрую усмешку:

Все муки, страдания, горести побеждаются радостью бытия, полнотой жизни, которая так и брызжет почти в каждой стихотворной миниатюре узника.

«Тюремный дневник» Хо Ши Мина вполне может быть поставлен в один ряд с таким выдающимся творением революционной литературы, как «Репортаж с петлей на шее» Юлиуса Фучика. Вьетнамские литературоведы по праву называют Хо Ши Мина основоположником вьетнамской революционной поэзии, а его «Тюремный дневник» — крупным вкладом в сокровищницу искусства социалистического реализма во вьетнамской литературе. Хо Ши Мин был и борцом революции, и ее певцом.

Таково, считал он, предназначение революционной поэзии.

400 дней в застенках чанкайшистов слились для Хо Ши Мина в один долгий сплошной черный день. Душная, затхлая камера, деревянные нары, слегка присыпанные грязной соломой, чашка вареной чумизы да кружка мутной воды на обед, побои и издевательства тюремщиков — вот слагаемые этого черного дня. Но среди этого мрака в память Хо Ши Мина, как молния в иссиня-черную тропическую ночь, врезался февральский день 1943 года в лючжоуской тюрьме. Один из охранников, чье расположение он сумел завоевать, тайком принес ему почитать местную газету «Лючжоу жыбао». Хо Ши Мин взял газету, глянул на первую полосу и подпрыгнул на нарах от радости, чуть не ударившись головой о низкий деревянный косяк. После шести месяцев ожесточенных боев, оповещала газета крупными иероглифами, Красная Армия Советской России одержала полную победу в сражении под Сталинградом, выведя из строя убитыми, ранеными и взятыми в плен 330 тысяч гитлеровских солдат и офицеров. «Вот оно, свершилось! Теперь близок час и нашего освобождения», — пронеслась в голове узника торжествующая мысль.

Такое событие нельзя было не отметить. Хо Ши Мин извлек из тайника в своей превратившейся в лохмотья одежды чудом сохранившийся заветный серебряный юань, позвал охранника и попросил купить ему в городе соевых хлебцев, кулек конфет и немного «люхуача» — ароматного зеленого чая с лепестками жасмина. Вечером, когда чай был готов, Хо Ши Мин, подняв вверх сжатую в кулак правую руку, шепотом воскликнул: «Да здравствует партия большевиков! Да здравствует Красная Армия! Да здравствует великая победа Советской России!»

Почти точно так же отмечали этот великий день его собратья по неволе на родине: на острове смерти Пуло-Кондор, в сайгонском централе Тихоа, в мрачных казематах главной тонкинской тюрьмы в провинции Шонла, в десятках других тюрем, где томились патриоты. О великой победе под Сталинградом они узнавали по-разному — кто раньше, кто позже, но эта радостная весть непременно доходила до них. Сами же тюремщики приносили ее и угодливо высказывали готовность выполнить просьбы заключенных, если они имеются. Эхо Сталинградской битвы было таким мощным, грозным, всесокрушающим, что заставило вздрогнуть и в испуге втянуть голову в плечи гонителей и палачей добра и справедливости даже за десятки тысяч верст от берегов Волги, в задавленном двойным гнетом многострадальном Вьетнаме.

Из кратких посланий Хо Ши Мина на полях газет явствовало, что его арест — это, по всей видимости, инициатива гуансийских властей, которые предъявили ему абсурдное обвинение в том, что он будто бы «ханьгань» — китайский предатель. И только впоследствии удалось установить, что Хо Ши Мина схватили по доносу скорее всего Чыонг Бой Конга и его сторонников, которые всерьез опасались, что появление авторитетного представителя Вьетминя отрицательно отразится на их позициях во вьетнамских эмигрантских кругах.

Помочь вызволить Хо Ши Мина могло только вмешательство Чунцина. Постоянный комитет ЦК КПИК развернул среди обществ спасения родины зоны Вьетбак, а также среди вьетнамских эмигрантов в Южном Китае кампанию за его освобождение. В Чунцин направлялись сотни писем и петиций с этим требованием. В Пакбо выпустили специальный номер газеты «Независимый Вьетнам» с призывом к китайскому народу «содействовать освобождению одного из старейших вьетнамских патриотов». Это обращение разослали в Коминтерн, ТАСС, во многие китайские газеты, различным демократическим организациям и политическим деятелям Китая.

Однажды, где-то ближе к середине 1943 года, в Пакбо вернулся одни из связных партии, товарищ Кан, и принес трагическую весть; Хо Ши Мин заболел в тюрьме и умер. Так сказал ему, Кану, один гоминьдановский чиновник. Невозможно передать, что пережили, узнав об этой вести, друзья и соратники Хо Ши Мина, все жители Пакбо. После долгих обсуждений решили устроить вечер памяти Нгуен Ай Куока — Хо Ши Мина. Товарищу Фам Ван Донгу поручили написать некролог. Как того требовала старинная вьетнамская традиция, раскрыли скромный бамбуковый сундучок Хо Ши Мина, чтобы раздать его вещи на память боевым товарищам. В Китай срочно отправили специального связного, чтобы узнать подробности гибели Хо Ши Мина и найти его могилу.

Прошло несколько недель полной неизвестности и ожидания, и вдруг однажды в Пакбо пришла из Китая очередная газета, на полях которой, как и прежде, рисовым отваром и до боли знакомым почерком были написаны следующие строки: «Желаю братьям дома здоровья и активной работы. У нас здесь все в порядке». И ниже традиционное четверостишие:

Радость была неописуемой. Бросились к Кану, показывая ему газету:

— Припомни точно, слово в слово, что тебе сказал китайский чиновник.

Он стал вспоминать, и тут-то все и выяснилось. Оказалось, Кан немного недослышал. Гоминьдановец сказал ему: «чу лоу, чу лоу», что означает «уже на свободе». Капу же послышалось «ши лоу» — «уже умер». Вначале все стали на чем свет стоит ругать Кана, а потом от души принялись хохотать — заливисто, до слез, как это свойственно вьетнамцам, умеющим быстро забывать о плохом, едва только оно минует.