Д. Рейтц - Коммандо. Бурский дневник бурской войны

В другой раз, когда мой брат и я возвращались от коммандант-генерала из главного лагеря, куда он нас вызывал, нас застигла темнота и начался сильный дождь. Мы привязали лошадей в небольшой роще и обнаружили рядом запряженный мулом фургон, накрытый холстом. Мы заползли внутрь, пробрались в угол и проспали всю ночь в тепле. Утром, когда мы проснулись, то обнаружили, что нас внимательно рассматривает человек с кружкой кофе в руке. Мы поднялись и объяснили ему, каким образом оказались в его фургоне. Этим человеком был господин Смэтс, государственный прокурор, коллега моего отца по работе в Исполнительном Совете. Здесь он находился по важному делу, и, искренне посмеявшись над нашей наглостью, заказал для нас завтрак и кофе. Впоследствии он стал боевым генералом и почти два года я служил под его командованием

Я также вернул своего маленького басутского пони, которого потерял было около Данди. Я нашел его привязанным к собственному фургону генерала Жубера в главном лагере, и мне пришлось подраться с его ординарцами, прежде, чем я смог перерезать веревку и забрать его. Коммандант-генерал отсутствовал, и они обещали мне все неприятности, когда он возвратился, но я знал, что для буров право собственности на лошадь почти священно, так что и здесь я вышел победителем.

Когда затем я встретил генерала Жубера и спросил его, как у него оказалась моя лошадь, он сказал, что пони, очевидно, заблудилось и было найдено одним человеком из его штаба; и он держал его больше как домашнее животное.

Британцы время от времени обстреливали наш лагерь, но при первых признаках опасности мы скрывались и весь ущерб сводился к одной-двум пробитым палаткам и нескольким раненым лошадям. Во время одного из обстрелов зацепило и нашего слугу, и потом он с гордостью демонстрировал всем осколок, вынутый из него.

В это время за мной послали, чтобы я мог выступить на суде в Претории свидетелем против человека, которого обвиняли в том, что он украл одежду и деньги, которые мой отец поручил ему передать мне и моему брату. Я поехал туда товарным поездом, и этот человек был посажен в тюрьму. В Претории я провел два дня. Перед возвращением в Наталь я зашел к отцу в его офис, и мы вместе зашли в государственную школу, в которой в тот момент содержалось много английских пленных офицеров, один из которых просил разрешения поговорить с отцом. Мы прошли мимо часовых и вошли в классную комнату, где тот играл в какую-то игру со своим товарищем. Его имя было Уинстон Черчилль, он был сыном лорда Рэндольфа Черчилля, о котором мне раньше часто приходилось слышать. Он сказал, что был не военнослужащим, а военным корреспондентом, и на этом основании просил его освободить. Отец возразил, что при взятии в плен при нем был найден пистолет «Маузер» и, следовательно, он должен оставаться в плену. Черчилль на это возразил, что в Судане все военные корреспонденты носили с собой оружие для самообороны, и это сравнение очень не понравилось моему отцу — он в резкой форме ответил, что буры не имеют привычки убивать мирных граждан. Тогда молодой человек попросил моего отца взять у него несколько статей, которые он написал для английской газеты, и переправить их в Англию через залив Делагоа — в этом, по его словам, не было ничего предосудительного. Тем же вечером отец прочитал эти статьи и сказал, что Черчиль — очень умный молодой человек. Вскоре после этого мы узнали, что пленный перелез стену и сбежал, подробностей я в то время не знал.

Когда я вернулся к Ледисмиту, все продолжались как прежде, и в течение первого месяца осады мы провели только одну операцию. Это была попытка захвата находившегося перед нами форта (мы называли его Красным фортом), который англичане начали строить в первый день осады, за чем мы безучастно наблюдали. Он находился от нас на расстоянии в тысячу сто ярдов и я в свое время провел много времени, стреляя по нему из укрытия.

К концу ноября отряду примерно в триста человек было приказано на рассвете атаковать его.

Наше коммандо в последнее время получило подкрепление, но бойцы это были неважные — в основном бедняки из трущоб Претории, которые попали туда после большой эпидемии среди домашнего скота, бывшей в 1896 году. Жизнь в трущобах сказалась на них не лучшим образом, и их присутствие было для нас источником не силы, а слабости. Отряд для атаки был набран в основном из этих людей, к которым для усиления добавили нескольких человек из отряда Айзека Малерба. Мы вышли из лагеря до рассвета и собрались в сухом русле у подножия Белл Коп. Оттуда мы должны были пересечь тысячу ярдов по открытой местности и на рассвете атаковать Красный форт.

Вследствие различных задержек рассвет наступил прежде, чем мы покинули русло, и солдаты, должно быть, заметили движение, поскольку они открыли огонь прежде, чем мы смогли начать наступление. Старшим при этом был помощник фельдкорнета де Ягер. Он, хотя и из бедняков, был тем не менее храбрым старым воином, и, даже поняв, что мы обнаружены, приказал нам двигаться вперед. Айзек Малерб и его люди подчинились, но оставшиеся отказались сдвинуться с места, боясь покинуть безопасное убежище. Мы, примерно пятьдесят человек во главе с де Ягером, побежали вперед, спеша пройти опасный простреливаемый участок. Видимость была еще плохой, поэтому мы смогли пройти примерно четыреста ярдов без потерь, пока не достиглм небольшой скалы, за которой можно было укрыться, и остановились там, чтобы перевести дух. Поняв, что никто нас не поддержит, де Ягер приказал отступать. Но теперь мы никуда не могли двинуться, потому что солнце уже взошло, и отступать по простреливаемой местности было опасно, поэтому нам не оставалось ничего другого, как провести следующие десять часов в своем укрытии, под палящим солнцем, без пищи и воды.

Англичане из форта не давали нам возможности поднять голову от земли, и мы в своих укрытиях лежали, скорчившись и не имея возможности пошевелиться под градом пуль. Один из наших, Андерсон, был ранен в обе ноги и Роберт Рейнек из нашей палатки отважно перенес его на плечах к руслу ручья; англичане сперва стали по нему стрелять, но, когда поняли, что он помогает раненому товарищу, прекратили огонь и даже позволили ему вернуться обратно к нам без единого выстрела.

Мы провели в жаре и духоте весь остаток дня, желая только, чтобы все это поскорее закончилось, и, когда наступила темнота, отправились по равнине в обратном направлении, обойдясь без дальнейших жертв, хотя по нам продолжали стрелять. Я чудом уцелел; когда мы приближались к руслу ручья, я на секунду остановился, чтобы посмотреть, не был ли кто ранен во время отступления, и в это время пуля чиркнула по моему горлу, словно задев меня горячей кочергой. Я был в большей степени напуган и одновременно испытал радость от того, что пуля не попала в меня, и быстро спрыгнул в русло. Здесь мы утолили жажду из луж, сохранившихся на дне русла, и отправились в лагерь, где обнаружили, что те из нашего отряда, кто за нами не последовал, вернулись в лагерь и смотрели на нас как на дураков, безо всякого сочувствия.