Иван Бунин - Устами Буниных. Том 2. 1920-1953

22 августа.

[…] Ян за прогулкой опять восхищался Толстым: «Толстой научил всех писать. Героями Толстого жили. А герои Достоевского дают только пищу для умствования. И бездну Толстой чувствовал не меньше Достоевского». […]

27 августа.

Были у Неклюдовых. Живут очень поэтично. Огромная липа в саду, напоминает деревню нашу.

Она урожд. Безобразова, у ее матери были имения в Тамбовской губернии… Возвращались по проселочным дорогам, по воздушному мосту, который почти весь сгнил. […] Останавливались и рвали ежевику на компот. Они не могут позволить себе покупать фруктов на компот! Они, по-видимому, добрые люди и продолжают до сих пор давать взаймы. […]

4 сентября.

[…] Неклюдов рассказывал, что он отказался от звания посла при временном правительстве, потому что 5 человек объявили республику, но просили его скрывать это. […] «вот тогда-то и назначили Стаховича. Я предсказал большевиков, ошибся на 8 дней только. В день, когда я получил извещение о войне, я почувствовал, что все пропало». — «А как изменились солдаты, — сказала m-me Неклюдова, — сначала они были милы, ласковы, благодарны, когда я их встречала на жел. дороге, а потом начали проявлять такую грубость, что я перестала ездить. Это их в Германии распропагандировали».

5 сентября.

Зайчики [Зайцевы. — М. Г.] приехали утром, а не вечером, как мы их ждали. […] Поехали в Канн. […] Встретили Мережковских, пригласили на завтрак завтра.

6 сентября.

Зайчики поехали в церковь, а мы на берег. […] За завтраком был пирог. […] и политические разговоры за кофе. Д. С. [Мережковский. — М. Г.], конечно, ушел. Опять о революции […] вообще все то же самое, только З. Н. [Гиппиус. — М. Г.] стала уже говорить: «Революция — болезнь, в революции есть элемент бунта», «бывают революции счастливые и несчастные» и т. д. В России была «революция самая несчастная».

7 сентября.

Отъезд Верочки [В. А. Зайцевой. — М. Г.]. Утром ходили по Грассу, показали им город, собор. Потом мы с Верой пошли покупать Наташе 15 к именинам разные вещи. Меня поразило благоразумие Верочки. Покупала все дешевое. Дорогих подарков не признает. […]

13 сентября.

[…] Обедали у Мережковских. […] В эту ночь хулиган бросил камень в большое окно, где сидела З. Н. и писала. Если бы попал в висок, то — наповал. […]

15 сентября.

Вчера перед сном Ян много говорил. У него болела нога, он выпил водки и немного возбудился.

— Савинков — авантюрист, убийца, прикрывшийся литературой, преподанной Мережковскими. А его рассматривают, как замечательную личность.

— А Плеханов?

— Вот они все Дейчи, Плехановы и т. д. Что за тупость, что за отчаянное непонимание настоящего момента. […]

1 октября.

[…] Переписала еще раз «Мордовский сарафан», кончила «Цикады» 16 . […]

4 октября.

[…] Лежали на солнце. Ян хотел ехать в Канн, потом раздумал. Я посоветовала ему ничего не делать, а отдохнуть дома. «— Да, я, правда, ведь никогда не отдыхаю. Вечно меня мучает мысль, что я должен что-то делать».

Вчера начала переписывать рассказ «Марья Маревна». Сегодня кончила. Очень удачный. […]

8 октября.

[…] Комнаты устроили, на мой взгляд, приятно, я думаю, они 17 будут чувствовать себя недурно.

Я должна быть очень подтянута — это полезно. Всегда нужно пользоваться возможностью бороться со своими недостатками, а именно с тем, что я не всегда закрываю читаемую книгу, не убираю того, что писала и т. д. […]

Кульманы приехали в девятом часу.

9 октября.

[…] Говорили о «Возрождении». Они тоже находят, что скучная газета. […]

15 октября.

[…] Кульманы редкие сожители, и все-таки я не так спокойна, как была. […]

Спорили о том, кто выше — Зайцев или Шмелев. Я стояла за первого, она — за второго. […]

16 октября.

[…] Н. Ив. [Кульман. — М. Г.] много рассказывала о себе. Да, у нее есть основания «понимать о себе высоко». Она, вероятно, очень способная, работоспособная, много воли — отчего уверенность в себе. Но у нее нет чутья к людям. […] И мало художественных клеточек. […]

20 октября.

У нас завтрак со старичками: Барон Будберг, Ларионов и Неклюдов. […] Все любят поговорить. […]

23 октября.

Рождение Яна. Курица, дыня и т. д. Получили 5000 фр. […]

27 октября.

Перед сном разговор с Кульм[анами] насчет Яна. Они восхищаются «Цикадами». «Это поэма» и т. д. Я сказала, что считаю Яна поэтом, а не беллетристом в собственном смысле этого слова. И нахожу, что и в прозаических произведениях он поэт. Считаю его стихи выше прозы. Н. Ив. удивилась до нельзя. Ник. К. поднял брови и развел руками.

Н. Ив.: Все, кого я спрашивала в Париже, находят, что его проза несоизмеримо выше. В прозе он создал свое, там глубина мысли и форма.

Я: В стихах тоже. Ввел жанр, редкие рифмы. А глубины мысли еще больше в стихах. Форма тоже совершенна. Кроме того, он ввел краски и тона в стихи. […]

Н. К.: Ив. Ал. единственный не порвал с Пушкинской традицией.

Н. Ив.: Но все же Ив. Ал. гораздо выше, как прозаик. […]

6 ноября.

Кульман в Каннах, поехала за билетами в Париж. Как быстро прошло время. Уедут в среду. Грустно всегда, когда уезжают. Они очень милые и хорошие люди с большими знаниями, духовностью и высокой моралью. […] Я весь день пишу. Ян готовит на ноябрь фельетоны.

21 ноября.

Поездка к Блохам. […] Гр. А. показывал Андреевскую 18 кривую — как сам автор оценивал свои произведения: выше всего «Жизнь человека», высоко «Царь Голод», «Мысль», «Катерина Ивановна». Вот человек, который жил в себе и собой. […] Но все же революция перевернула его, он забыл о самом себе. Ни в 1917, ни в 1918 он ничего не писал.

2 декабря.

Последний вечер на Belvedere в этом году […]

6 декабря.

Живу на бивуаках, в кабинете сестер 19 . […]

19 декабря.

Праздник Св. Николая. Община празднует. У нас Фондаминские. […]

21 декабря.

Ночь была тяжела. В вагоне испорчен был регулятор тепла и мы задыхались от жары. Ян особенно в теплом белье. […] «Нет, мы дикари, киргизы. Вот я сижу весь всклокоченный, босой, а французы сидят и спят. Они старая и культурная раса, ко всему относятся механически. Не то, что мы».

Потом почему-то стал говорить о своей смерти, о том, чтобы я приготовилась, не сходила с ума и т. д., о том, что нужно об этом думать. Я сказала, что меня спасет от отчаяния та ответственность, которая ляжет на меня по отношению к нему, но что, может, он еще переживет меня, и я боюсь, что для него это будет мучительно.

— Да, — сказал он, — тяжело терять жену, но ты для меня больше, ты для меня родная, и никого в мире нет ближе тебя и не может быть. Это Бог послал мне тебя. Но будет об этом.

[…]остановились в Hotel de l'Intelligence, но затем переехали в Hotel International, Avenue d'Iena 50. Две комнатушки 58 фр. Тихо и уютно, но бедно.

23 декабря.

[…] Вчера Ян познакомился с А. О. Гукасовым 20 . […] Говорил о «жертвенности с обеих сторон». Ян возразил, что жертвенность возможна, когда есть кусок хлеба.