Иван Бунин - Устами Буниных. Том 2. 1920-1953

31 декабря.

[…] Он [Зуров. — М. Г.] всему радуется, на все обращает внимание, и это утомляет Яна. Ян […] очень не весел. Томит его мысль о Париже. Денег нет, вечер устраивать трудно, а без него не обойдешься. Но я как-то спокойно на все смотрю, полагаюсь на волю Божью. Он же мучается. […] От этого и в доме тяжелее стало. Яна все стало раздражать, и смех, и лишние разговоры. […].

[Из рукописного дневника Веры Николаевны:]

1 января.

Францию с Новым Годом! Все-таки встречали его. Ян был очень грустен. Капитан со Скабарем все цапаются. […]

4 января.

Поехали с Лосем [Зуровым. — М. Г.] на панихиду по Николае Николаевиче. […] панихида в нижней церкви у надгробия Ник. Ник. Мы прошли совсем вперед. Народу уже было порядочно, в проходе шпалерами стояли, вероятно, военные, в самой церкви у стены — хор, молящиеся — Кутепов 1 , Баратов и др. Странно казалось, что панихиду служат в белых и голубых ризах. Перед надгробием Вел. Князя, позади священников, стояла жена и родственники. […] Я впервые видела жену Ник. Ник. — высокая, седая, в трауре, дама, похожа на сестру, но лицо мягче. После панихиды подходили поклониться могиле. По сравнению с летом стало наряднее: много цветов, всяких лент, зеленое Великокняжеское знамя, на кожаной подушке корона, на стенах — образа, лампады — все, что осталось от Империи, символы ее. Тяжело. […]

Ходили по молу, рассматривали яхты. Лось превратился весь в зрение, обоняние, слух. Все его интересовало, кроме «дорогой жизни». Он, вероятно, даже отталкивался бы от «роскоши». […]

6 января.

[..] Скабарь сорвал 3 ветви разных «елок» и стал мастерить «елку». Сделал хорошо. […] Стали собираться на елку к Кугушевым. […]

7 января.

Вернулись мы вчера поздно — в 12 ч. 30. Было очень хорошо и приятно. Хозяева отпраздновали Сочельник по всем правилам — и закуски, и индейка, и кутья, и взвар. Было всего много — по-русски. Елочка в углу над образом. […]

8 января.

Вчера Кап[итан] говорил: если я уеду теперь, то вы подарите мне 100 фр., т. к. если я останусь, то буду стоить вам дороже. Ян возмущается. […] Я предлагала Яну написать Фондаминским такой проект: мы останемся до 20 февр., а они зато до 1 июня. Ян не согласился. Мне же кажется, это было бы для всех исходом.

12 января.

[…] Ян говорит, что нам жить так с Фондаминскими больше невозможно. Нужно иметь свой угол, а то каково быть при наших средствах между небом и землей целых 3 недели. А мы никогда не были так бедны, как в этом году. Как выкрутимся, просто не знаю.

18 января.

Ездили в Канн, ле Каннэ. Смотрели виллы, комнаты в отелях. Что хорошо, то дорого. […]

29 января.

С утра ужасное известие: «Кутепов исчез». Все думают — большевики. Все возможно. Утром в 9 ч. пошел в церковь и не дошел, шел по людным улицам. Непростительно, что он ходил один по улицам. Ведь нельзя допустить, что он сам скрылся. Он последний, кажется. Врангель, Ник. Ник., Кутепов. Кто за ним? — Миллер?

Пришло «Утро» 2 . […] Галина взволнована, растрогана и печальна. […]

1 февраля.

Ехали, как нельзя лучше — вчетвером в одном купэ. Немного спали. Галина и Скабарь на одной подушке, совершенно как младенцы. […] Ян долго смотрел на них, потом сказал: «Боже, как мне жаль их. Скабарь — сирота. Никого нет. А малый он хороший». Решили, что Скабарь будет жить в нашей столовой. Он очень рад, что ему не нужно жить одному в гостинице. Нервен он очень. […]

2 февраля.

[…] У Зайцевых боевое настроение. Хотят найти, во что бы то ни стало, Кутепова. Они мне напомнили 1905 или 17-ый год — горят! […] Слухи: все организовал Игнатьев. […]

3 февраля.

[…] Завтрак с Фондаминским. Он пополнел, посвежел. Говорил много со Скабарем. Скабарь рассказывал […] о монастырях, о псковщине. Видимо, он понравился. […] Потом пришел Алданов. […] Боится будущего, безденежья. Опять говорил, что нужно будет поступать на службу. […]

4 февраля.

[…] Со Скабарем прошли пешком от Лувра через С. Жермен, Сорбонну, Люксембургский сад к С. Сюльпис. Заходили в церковь St. Germain. […] Скабарь оживает при виде старины. […] Зашли к Фондаминским. […] к Куприну. […]

14 февраля.

[…] Завтракал Мочульский 3 . Он нравится — живой человек, умный, за всем следящий. […]

9 марта.

Ян со Скабарем у Шмелева. […]

11 марта.

[…] Ян завтракал у Алданова. Были: Гучков, Маклаков, Мельгунов, Демидов, Вишняк, Ян. Гучков зло и раздраженно говорил о Николае II. Керенский 4 Яну понравился: «Хорошо поставлен голос. Держал себя приятно». […]

16 марта.

[…] Мы с Яном зашли к Мережковским и спросили, можно ли Зурову придти на их «воскресенье». З. Н. милостиво разрешила: «Я прочла сегодня его в П[оследних] Н[овостях]. Он талантлив, но слишком все описывает, всякую мелочь, слишком его глаза насыщены. Нужно, чтобы он проявлял больше себя». — «Себя проявлять можно с 40 лет», — смеясь сказал Ян, «а пока пусть пишет, что видит, что хочется».

Потом за чайным столом З. Н. сама сказала Скабарю: «Я прочла Ваш фельетон и вот что скажу. […] Одним глазом нужно смотреть на мир, а другим — в себя». […]

5 апреля.

[…] Хочу записать о юбилее Ходасевича. […] Юбиляр явился поздно, когда все были в сборе. Как всегда, изящен, немного насмешлив и, как редко, доволен. Аплодисменты. Грациозный поклон. Рукопожатие. Наконец, расселись. Стол с букетом цветов, с массою закусок. Я сижу чуть наискось от юбиляра и Яна, против М. С. [Цетлиной. — М. Г.], рядом с которой Ян. По правую руку Мережковский, по левую Пэти. […]

13 апреля.

Вечер Яна.

8 мая.

[…] Сегодня писательский обед. Мы с Галей идем в театр. Первый раз за все время во франц. комедии. […] Из театра заглянули в «Ротонду», там Ходасевич, Цетлин, Алданов и Ян. Обедом довольны, хотя Ходасевич и ворчал, что дорого.

9 мая.

[…] Обед у Рахманиновых. […] С. В. очень любезен. М-me и дочери остриглись. Таня [впосл. Конюс. — М. Г.] очень похорошела. Видела впервые Глазунова. Какой-то отрешенный человек с остановившимся взглядом. Рахманинов жаловался, что в музыке царит модерн.

12 мая.

[…] Ян рвется из Парижа. […] Был Капитан, ждал, вероятно, что Ян пригласит на Бельведер, но Ян ничего не сказал. […] Ян кончил уборку в 1 ночи. Спали мало.

Ехали сносно, несмотря на грязь и плохие вагоны. […] Леня вагоном-рестораном восхитился меньше, чем Галя когда-то. Ему вообще более близко то, что дальше от культуры. […] Я испытываю к нему нежность за его чистоту, за какую-то девственность натуры, за талантливость, за то, что все чувства у него настоящие, не изломанные, за то, что он умеет страдать, сильно чувствовать, даже за негибкость, на которую нападает Ян.

В Марселе […] я ночевала с Галей. Много говорили, как ей быть, чтобы больше получить свободы.

13 мая.

Приехали на Бельведер. […] И. Ис. [Фондаминского. — М. Г.] дома не было. […] Во всех комнатах цветы. Чувство дома и успокоения. […]