Михаил Юхма - Кунгош — птица бессмертия

Год 1918-й. Второе января.

Чуть ли не вся Казань сошлась в этот день на широкую площадь к зданию бывшего Дворянского собрания: здесь теперь разместился Казанский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

В многолюдной толпе, собравшейся перед зданием Совдепа, преобладали татары. Но можно было увидать в ней и русских, и чувашей, и марийцев, и удмуртов, и мордвинов, и башкир — людей самых разных наций и народностей, населявших обширную Казанскую губернию. В овчинных полушубках, в старых засаленных халатах, в войлочных чапанах, они запрудили всю площадь. Казалось, уж яблоку тут негде больше упасть, но толпа все прибывала. Дальние, только подошедшие, напирали на ближних, стремясь протиснуться к самому зданию.

Холод стоял лютый: крещенские морозы. А тут еще ветер, да такой резкий, обжигающий — прямо беда! Про такие холода татары говорят: «Сплюнуть и то нельзя: вместо плевка на землю упадет ледышка».

Снег под ногами скрипит так, что небось за версту слышно. Поднесешь ко рту закоченевшие пальцы, чтобы согреть их горячим дыханием, — вмиг все лицо облохматит колючий иней.

В такую погоду хороший хозяин и собаку-то на мороз не выгонит. Какая ж нужда заставила всех этих людей стыть на холодном, леденящем ветру, на широкой, со всех сторон продуваемой площади?

Чтобы не закоченеть вовсе, люди притопывают ногами, пихают друг друга — кто плечом, кто локтем. И все не сводят глаз с высоких двустворчатых дверей здания. То и дело раздаются голоса:

— Долго еще ждать-то? Вроде бы уж пора!

— Давно пора! Того и гляди, отойдет поезд-то!

Два человека, которых, похоже, занесло в эту толпу случайно, переговаривались вполголоса. Разговор начал дородный, широкоплечий мужчина в теплой куртке, добротной меховой шапке и валенках.

— Что за шум? Кого ждут? — спросил он у щупленького, тщедушного человечка в старенькой шубейке и видавшей виды кубанке.

— Наверно, митинг будет совдеповский, — отозвался тот. В разговор вмешался старый татарин с заиндевевшей козлиной бородкой.

— Товарища Вахитова провожают. В Петроград едет. На Учредительное собрание, — объяснил он.

— Это какого ж Вахитова? — оживился тщедушный, отчаянно растирая свой побелевший нос вязаной рукавицей. — Мулланура, что ли?

— Его самого, — расплылся в улыбке старик; он явно обрадовался, что собеседник слыхал про человека, ради которого собралась вся эта толпа. — Нашего Мулланура… Вот и я тоже пришел проводить его. Даже кучтэнэч для него припас…

Он показал узелок, в котором был приготовленный загодя кучтэнэч, то есть гостинец.

— Этот Вахитов тебе родственник, что ли? — спросил, глядя исподлобья на старика, широкоплечий.

— Да нет, — махнул рукой старик. — Какой родственник… Я его и не знал вовсе. А он меня от позора спас. Дело так было…

Он совсем уже изготовился начать какой-то, видно, обстоятельный рассказ, но широкоплечий прервал его речь досадливым нетерпеливым жестом:

— Ладно, ладно, потом… В другой раз расскажешь…

И, взяв своего спутника под руку, отошел от словоохотливого старика.

— Зря вы, господин Дулдулович, пренебрегли его рассказом, — заговорил тщедушный, едва они отошли в сторонку. — Не мешало бы услышать, так сказать, глас народа… Этот Вахитов, должен вам сказать, интереснейшая личность. Подлинное дитя нашей бурной эпохи… Сам он, насколько мне известно, не принадлежит к представителям неимущих классов. Внук состоятельного купца. Однако в этой острой ситуации сделал крупную политическую карьеру.

— Ну уж и карьеру…

— Не смейтесь. Он у них в МСК главный человек!

— МСК? Это еще что за зверь?

— Мусульманский социалистический комитет. Это, пожалуй, самая влиятельная здесь, у нас, организация. Входят в нее представители всех социалистических партий. Разумеется, и большевики тоже. Мулланур Вахитов, по слухам, принадлежит именно к этой партии. Но он этого не афиширует. Однако получается, что большевики через него, через Вахитова то есть, негласно руководят деятельностью всего МСК.

— Ну и хитрая же бестпя этот ваш Вахитов!

— Да, уж в ловкости и уме ему не откажешь. Впрочем, нет ничего удивительного в том, что свою принадлежность к большевикам он держит в тайне. Узнав, что он большевик, многие мусульмане тотчас бы от него отвернулись.

Дулдулович повернул голову и остановил на своем собеседнике тяжелый, внимательный, изучающий взгляд.

— Это правда? — после долгой, многозначительной паузы спросил он.

— Что — правда?

— Правда, что иные сторонники Вахитова и впрямь готовы от него отвернуться?

— Ах, господин Дулдулович, — вздохнул тщедушный. — Мы так часто принимаем желаемое за действительное…

— Ну что ж, — отозвался Дулдулович. — Спасибо за откровенность. Нам, истинным мусульманам, не годится морочить друг друга. Всегда лучше знать правду, как бы ни была она горька… Кто же все-таки входит в этот Мусульманский социалистический комитет? Верно, одна голытьба?

— Эх, если бы так… — вздохнул тщедушный. — То-то и беда, что МСК теперь уже большая сила! Проклятый Вахитов сумел привлечь туда многих интеллигентов. Он, знаете ли, умеет привязать к себе людские сердца…

— Ты склонен объяснять это только личным обаянием господина Вахитова?

— Не только обаянием, но и другими качествами. Он весьма начитан. К тому же великолепный полемист. Главная его сила — поразительное спокойствие. Если б вы видели, как он умеет слушать противника! Ни один мускул на лице не дрогнет. А потом с этакой спокойной усмешечкой ка-ак пойдет опровергать довод за доводом… Камня на камне не оставит! Логика у него, надо сказать, железная…

— Ну, и в нашем Мусульманском комитете тоже немало блестящих людей… Туктаров, Исхаков, Терегулов, Гаспринский, Таначева, Максудов, Алкин… Цвет нации! Цвет мусульманского мира!

— Да, имена громкие, ничего не скажешь, — усмехнулся тщедушный. — Однако сохранить безраздельное свое влияние на людей им так и не удалось. Наш Мусульманский комитет был создан седьмого марта прошлого года. А ровно через месяц, седьмого апреля, организовался МСК. Не так уж трудно было сообразить, что МСК создан в противовес Мусульманскому комитету. Но покамест этот ваш цвет нации занимался пустыми словопрениями, МСК с каждым днем все больше и больше набирал силу. Влияние его росло с каждым днем. И вот вам результат…

Он кивнул на толпу, сгрудившуюся у здания Совдепа.